Мэрилин Монро

Воспоминания Джан Стерлинг рассказаны в восьмидесятые годы, но по-прежнему осуждающе звучит ее голос, в нем, как будто вчера это все произошло, бурлят темперамент «благонамеренной» голливудской толпы, вкусы и нравы тридцатилетней давности. Между тем светская хроника Голливуда полна таким количеством скандалов именно на сексуальной почве, что «осуждение Мэрилин» за ее чересчур по той поре откровенный наряд выглядит не менее откровенным лицемерием. Доказательством тому — интервью, которое на следующий день дала актриса Джоан Кроуфорд, среди многочисленных гостей присутствовавшая в тот вечер на банкете: «Это смахивало на бурлеск. Публика визжала, орала, а Джерри Льюис вскочил на стол и засвистел. Но те из нас, кто занят на производстве, попросту содрогнулись… Это была самая ужасающая демонстрация дурного вкуса, какую мне приходилось видеть…» «Ну-ка, взгляни — у меня, что, грудь не такая? Но я ведь не хожу, не тыкаю ею в лицо людям!.. Конечно, ее фильм [ «Ниагара»] ничего не принес, и я скажу тебе почему. Секс в жизни каждого человека играет необыкновенно важную роль. Люди им интересуются, он их волнует. Но они не любят, когда сексом им вызывающе тыкают в лицо. Подросткам она не нравится. И в их жизнях роль секса становится все более значительной, и им тоже не по душе смотреть на то, как им спекулируют. Не забудь и о женщинах. Им ведь приходится выбирать фильм для семейного развлечения, и они ни за что не выберут то, что не подходит ни их мужьям, ни их детям. Реклама много себе позволяет, и [Монро] делает ошибку, доверяясь своей рекламе. Когда-нибудь ей раскроют глаза, ей скажут, что, хотя публике и нравятся возбуждающие женщины, ей все же приятно сознавать, что помимо всего этого актрисы — леди».

Эта темпераментная смесь ревности и нравоучения любопытна именно своим самоуверенным лицемерием. Кроуфорд и в голову не приходит, что кто-нибудь решится напомнить ей ее собственную бурную биографию: участие в порнографических лентах конца двадцатых годов, троих (на время банкета в «Фотоплэе») мужей, тяготение к молоденьким девушкам вроде Мэрилин (возвращаю читателя к цитате в начале книги), ну и проч. и проч. Никто и не напоминал, и она с абсолютным апломбом рассуждает об общественных нравах, о морали подростков, замужних женщинах, и уж себя-то она, безусловно, считает «леди». Тут и порнофильмы не помеха. Нападки же на «дурной вкус» лауреатки «Фотоплэя» объясняются очень просто: год назад Мэрилин, еще «старлетка», только выходившая на «звездный» уровень, проигнорировала авторитет и «специфические склонности» бывшей «звезды». Об этом глухо упоминает в автобиографии и сама Мэрилин: «Все конфликты обычно затевались теми (всегда женщинами), кого я каким-то непонятным образом оскорбила. На самом деле мое якобы чересчур узкое платье, мои вихляющиеся бедра — плоды фантазии мисс Кроуфорд. Очевидно, она слишком много начиталась насчет меня, а возможно, ее рассердило то, что я так и не принесла ей список вещей из своего гардероба».

Как ни удивительно, шум возник в бульварной прессе, в голливудских «таблоидах» и газетах типа херстовской «Лос-Анджелес икзэминэр». Серьезные издания были сдержаннее. Например, журнал «Тайм»: «Девушка, которой нравится «чувствовать себя блондинкой с головы до ног», с деланной скромностью принимает призовое блюдо и получает положенную порцию вежливых аплодисментов. Затем она шествует обратно своей «триумфальной», с покачиванием бедрами походкой, которая уже привела ее к славе. Но для публики это как снег на голову. Она аплодирует, она злобствует, свистит и улюлюкает. И среди этих добродушных насмешек и злых выкриков со спокойным, невозмутимым лицом сидит босс Мэрилин, Даррил Занук из «Фокса».

Как бы то ни было, а карьера Мэрилин набирала необходимый темп: «Ниагара», скандал в «Фотоплэе», «Джентльмены предпочитают блондинок». Успех, скандал, успех — вехи только одного 1953 года. Поэтому, когда сегодня мы читаем выражение «при реве толпы», сопровождающее дату премьеры следующего фильма, «Как выйти замуж за миллионера», то прекрасно понимаем, что, каким бы слабым ни был новый фильм, вышедший ха экраны всего через четыре месяца после «Джентльменов…», Мэрилин была уже обречена на успех. Именно рев толпы сделал ее подлинной кинематографической «звездой», подобно тому как свечение превращает в звезду космическое тело. Не ревом ли толпы прочерчивается граница, начинающаяся, как помним, с походки Мэрилин в фильме «Ниагара», — граница между кинематографом от балагана и кинематографом от театра? Не этот ли рев делает праздным всякий интерес к традиционной художественности как неотъемлемому качеству искусства? И не этот ли рев вызывает к жизни художественность иного типа, превращая личность «звезды» в образ, а внешность ее в имидж — в знак, мгновенно усваиваемый миллионами, словно взятый наугад из сводной таблицы знаков уличного движения?