Мэрилин Монро

Я считаю, что из всех режиссеров, с кем работала Мэрилин, лишь Хоукс да Уайлдер поняли особенность ее дара, которым наделила ее природа. Хоукс, как помним, назвал ее «неземной девушкой», «чистейшей выдумкой»; Уайлдер счел ее «девочкой для календарей», секрет успеха которой «в том, что она не умеет играть». И хотя характеристик этих недостаточно, они все же безусловно верны. Верны именно своей безусловностью — не как метафоры, а как подлинные качества. Разумеется, примитивные понятия об актерском ремесле можно дать кому угодно — играют же сегодня спортсмены Сталлоне и Шварценеггер, поэт Евтушенко, хотя никто из них не имеет и грана актерского дарования. Но в отличие от этих людей, достаточно уверенных в себе и самостоятельно выбиравших собственную жизненную тропу, Мэрилин всю свою жизнь зависела от других, от советов, которые ей давали совершенно чужие, фактически полузнакомые люди, дорожившие только своими, полностью чуждыми ей интересами. Став «актрисой», то есть занявшисьне своей

профессией, Мэрилин тотчас же оказалась игрушкой в чужих руках, пешкой в чужой игре (особенно драматически, даже трагически это сказалось в последние три года жизни). Пока «звездный» ее статус формировался, развивался, проходил положенные (и естественные) стадии, то есть был

процессом

, формировался и развивался и ее характер — в борьбе с Зануком, с режиссерами, с партнерами. Так или иначе, но имидж Мэрилин сложился в борьбе. Таков главный итог ее начального голливудского семилетия (1947–1954). Уехав из Голливуда и обретя, казалось бы, независимость, о которой она мечтала и о которой так часто говорила на пресс-конференциях, Мэрилин, как ни удивительно, стала еще зависимее, еще прикасаемее. Ведь в Нью-Йорке она ступила к тому же и не на «свою» территорию (в отличие от Голливуда, за семь лет ставшего для нее своим). От природы податливая и несамостоятельная, она сделалась легкой добычей людей, ведущих свою игру.

«Трагичнее всего, — говорил Джон Страсберг, сын руководителя «Экторз Стьюдио», — было то, что многие, в том числе и мой отец, использовали ее. Они мешали ее особому образу жизни, уродовали ее неповторимые данные. А ведь нуждалась она только в любви. Конечно, родители мои по-своему любили ее, но любовь их причудливо сплеталась с игрой». Эти слова как нельзя лучше отражают атмосферу той новой жизни, какой зажила Мэрилин в Нью-Йорке, не снявшись за полтора года ни в одном фильме, зато исправно посещая занятия в «Экторз Стьюдио» и психиатров. Сплетение любви и игры, о котором сказал Страсберг-младший, и вообще-то небезопасное в обыденной жизни, — это вовсе не полуфантастический карнавал на манер старинной «комедии масок» или гофмановских «каприччио», это — малоприятный и довольно циничный маскарад, в шуме и суете которого простодушную Мэрилин дурачили персонажи интеллектуальной элиты Нью-Йорка того времени, надев маски Любви и Заботы, Родительской Опеки и Хранителей Профессиональных Секретов. Любовь их звучала сценически аффектированно, она не просто разворачивалась у всех на виду (в шоу-бизнесе это нормально), но демонстративно предназначалась для всеобщего обозрения, для последних рядов галерки, то бишь читателей иллюстрированных еженедельников и фанатиков из очередей в кинотеатрах.

Ли Страсберг руководил «Экторз Стьюдио» ко времени знакомства с Мэрилин седьмой год и, несмотря на немалые успехи, по-видимому, нуждался в могучих спонсорах. В этом смысле Мэрилин могла служить великолепной приманкой: во-первых, в отличие от всех остальных «курсантов» этой актерской академии, становившихся «звездами» лишь по выходе из нее, Мэрилин была уже сложившейся «звездой», более того — имевшей всемирную известность, что автоматически привлекало к «Экторз Стьюдио» общественное внимание; во-вторых, личность Мэрилин, свечение ее лица и имени обладали необыкновенными рекламными возможностями, и в случае успешного обучения ее участие в занятиях мастерской могло резко повысить и статус и престиж и самой школы, и ее руководителя. Отсюда — преувеличенные восторги Ли Страсберга несуществующими актерскими талантами Мэрилин, восторги, кроме того, звучавшие чересчур общо: «Я работал с сотнями актеров и актрис, но среди всех них выделяются только двое. Марлон Брандо — номер один. Мэрилин Монро — номер два».