Мэрилин Монро

Эта сюрреалистическая сцена была изложена и соответствующим образом приукрашена в зрелом возрасте, а вопрос о том, действительно ли она являлась Норме Джин по ночам или нет, пожалуй, не столь и существен. Гораздо важнее следующее: этот сон показывает желания актрисы по поводу того, что люди начнут позднее думать о ее детских фантазиях, — выходит, еще ребенком она предчувствовала, кем станет в грядущем и какое влияние будет оказывать на людей. Она станет женщиной поражающей и шокирующей, которая будет обнажать свое тело без всякого чувства вины; кроме того, она будет стараться никого не оскорбить, не задеть, и это в некоторой степени увязывается с тем, что все, кто распростерся у ее ног, принимают (как она того хотела) и даже обожают ее. Было ли это описание сном или нет — но оно стало явью.

Болендеры были бы в ужасе, услышав повествование о такого рода сне: в их доме единственным местом, где нагота считалась дозволенной, была ванная. А поскольку чистота казалась им столь же важной, как и набожность, и даже была в некотором роде приметой и свидетельством последней, то единственной экстравагантностью, которую позволяли себе Болендеры, была регулярная организация горячей ванны для детей. В доме, где маниакально боялись совершить даже минимальное прегрешение, Норму Джин систематически уговаривали оголяться, намыливаться и тереть себя мочалкой. Однако у нее никогда не было ощущения, что она вынырнет из воды достаточно чистой для того, чтобы ее приемные родители остались довольными. «Могла бы ты постараться и получше», — тихо говорил один из них, расчесывая ей волосы и одевая чистое платьице. Заповеди церкви проповедовались не только с амвона, но и в доме: в качестве цели подрастающим детям всегда ставилось стремление к совершенству. Если нечто не достигает высот идеала — а в жизни, разумеется, таким оказывается абсолютно всё, — то оно заслуживает безусловного пренебрежения. Отсюда следует: нет ничего более опасного, нежели похвальба, которая может довести человека до удовлетворения самим собою, до лени или духовного очерствения. Норма Джин вспоминает, что в детстве она никогда не чувствовала себя достаточно подготовленной, достаточно чистой, аккуратной и хорошей, чтобы явиться на глаза Болендерам. «Ты всегда можешь сделать лучше», — так звучала их первая заповедь. Дорога от перепачканной блузки до вечных мук была совсем короткой.

Разумеется, девочка не должна была скучать и не имела права отвлечься во время религиозной мистерии — живой картины, — в которой она принимала участие при проведении пасхальных торжеств 1932 года вместе с пятьюдесятью другими детьми, одетыми во все черное и построенными в форме креста. Одновременно с восходом солнца состоялось ее первое публичное выступление в ходе богослужения, которое проводилось в голливудском амфитеатре:

У всех нас под черными облачениями были надеты белые туники, чтобы по определенному знаку сбросить верхние накидки и превратить тем самым черный крест в белый. Но я была настолько поглощена разглядыванием людей, оркестра, окрестных холмов и звезд на небе, что забыла о необходимости смотреть на дирижера, который как раз и должен был подать сигнал. И вот судьба — я оказалась единственной черной точкой на белом кресте. Семья, в которой я жила, никогда мне этого не простила.

«Я должна избавиться от этого молчаливого ребенка, — услышала Норма Джин, когда Ида в тот вечер откровенничала с мужем. — Она мне действует на нервы».