Мэрилин Монро

В 1932 году домашнюю дисциплину и режим дополнили новые требования, выдвигавшиеся школой. «Пройдешь два квартала, свернешь налево и пойдешь прямо, пока не уткнешься в школу», — сказала Ида в одно сентябрьское утро, и Норма Джин вместе с двумя детьми постарше, которые жили по соседству и должны были ее сопровождать, отправилась в первый класс школы, размещавшейся в Хоторне по Вашингтон-стрит и позднее перенесенной на пересечение этой же улицы с бульваром Эль-Сегундо (сразу к югу от зоны, включенной теперь в территорию международного аэропорта Лос-Анджелеса). Школьная дисциплина оказалась для Нормы не более чем разновидностью дисциплины домашней, но, по ее воспоминаниям, во дворе она «любила играть в театр и притворяться, что жизнь отличается от того, чем она кажется на первый взгляд. Как и все дети, мы устраивали представления, разыгрывая всякие и разные сказки. Но я — пожалуй, больше, чем остальные, — предпочитала придумывать собственные, быть может, потому, что в той жизни, которую я вела с приемными родителями, все можно было безошибочно предвидеть». Почти каждый день Типпи провожал девочку в школу и поджидал перед зданием, чтобы спустя несколько часов вместе с ней возвратиться домой.

Другую «игру в притворялки» вдохновил, по всей вероятности, передававшийся тогда по радио детективный сериал, на прослушивание которого Болендеры выразили высочайшее согласие. В тот год Норма Джин пару раз выбралась в школу с фонариком, позаимствованным у Альберта, и в поисках чего-то похищенного или некой добычи освещала (не обращая внимания на дневной свет!) таблички с номерными знаками у каждого автомобиля, мимо которого проходила, после чего тщательно фиксировала все номера на бумажку. Таким способом девочка в начале 1933 года практиковалась в написании цифр.

И тогда — с той же неудержимой стремительностью и внезапностью, как землетрясение, которое в марте этого года обрушилось на Южную Калифорнию, — жизнь Нормы Джин вскоре после ее седьмого дня рождения подверглась радикальному изменению, В один далеко не прекрасный день сосед, выведенный из себя громким лаем Типпи, схватился за ружье и убил собаку, погрузив тем самым ребенка в безграничную печаль. Болендеры вызвали Глэдис, которая явилась в конце июня вместе со своей подругой Грейс Мак-Ки; последняя в тот период была — даже в большей степени, чем обычно, — ближайшей наперсницей Глэдис, ее духовной опорой, дававшей матери Нормы Джин советы при необходимости принятия любых трудных решений и для преодоления всяческих личных либо финансовых проблем. Сорокалетней Грейс — одинокой после нескольких браков, бездетной, великодушной, преклоняющейся перед богемой и лихой до дерзости — предстояло в будущем стать наиболее влиятельной личностью в жизни Нормы Джин. Пока, однако, самой важной оставалась Глэдис.

Мать помогла Норме Джин похоронить ее любимца. Потом она заплатила Болендерам за последний месяц, упаковала вещи дочери и забрала ее с собой в маленькую квартирку, которую сняла на лето в Голливуде в доме на Эфтон-плэйс, 6012, вблизи от киностудий, где она вместе с Грейс работала, точнее подхалтуривала, на резке пленки. Тем самым пребывание Нормы Джин в сонной деревеньке, лежащей на окраине Голливуда, окончательно завершилось, а вместе с ним утратили свою обязательность и тамошние суровые моральные принципы. Неожиданное решение Глэдис перевернуть оставшуюся часть своей жизни, поставить ее с головы на ноги и заняться воспитанием дочки представляется шагом почти что отчаянным, а также поступком, навязанным или продиктованным чьей-то посторонней совестью.

13 июня — в рамках программы президента Франклина Рузвельта по борьбе с великим кризисом — была создана Ассоциация кредитования владельцев домов и сотням тысяч американцев были предоставлены ссуды под низкий процент. Глэдис как одинокая мать без проблем соответствовала установленным критериям и попала в заветный список ссудополучателей. Немедля она взяла кредит на дом, куда и въехала с дочерью осенью того же года. Жизнь переменилась молниеносно, как заметила Норма Джин, когда летом Глэдис и Грейс водили девочку по Голливуду и центру Лос-Анджелеса.

За десять лет до этого в городе проживало полтора миллиона человек, сейчас их было почти втрое больше. Такой расцвет привел к огромному разрастанию предместий и образованию разных поселений, соединенных друг с другом трамваями фирмы «Пасифик электрик»; их вагоны курсировали от Пасадены на северо-востоке до Лонг-Бич на юго-западе, перевозя нуждающихся всего за четвертак — двадцать пять центов. Билет в деревню Лэнкершим (позднее ставшую Северным Голливудом) стоил пятнадцать центов, а в Зелза (Канога-Парк) — десяточку. Трамваи названивали вдоль аллей Голливуда и Санта-Моники — двух самых крупных транспортных артерий, бегущих с востока на запад, в то время как по бульвару Сансет^[22]пассажиры разъезжали элегантными двухэтажными автобусами.