Мерперт Н.Я. Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога

В конце сентября немцы предприняли еще одну попытку наступательных действий к юго-востоку от Новгорода — в направлении Твери, а далее — и Москвы. Исходной территорией стал на этот раз район Демьянска и Валдая, где были сосредоточены значительные их силы. Чтобы парировать готовящийся удар, часть наших войск, занимавших отмеченную выше оборонительную линию к востоку от Новгорода — в правобережье Малого Волховца — была спешно переброшена на юго-восток и включена в состав дислоцированного там 34-го танкового полка. Я был в числе «переброшенных», остатки же «моего» взвода остались на месте, пополнили другой взвод. Танков не было, но их обещали срочно доставить. Через день по прибытии был получен приказ взять деревню Исаково — один из опорных пунктов противника на пути к Валдаю. Прямая атака оказалась неудачной и была остановлена, как и в ряде подобных случаев, сконцентрированным минометным и пулеметным огнем противника при резко пересеченных подступах к деревне. Правда, предпринятая во второй половине дня немецкая контратака также не имела успеха, тут активно действовала наша артиллерия, хотя и со сравнительно дальних позиций. Вечером обе стороны небольшими группами стремились к овладению многочисленными высотами («сопками»), неоднократно переходившими из рук в руки. С рассветом подобные стычки активизировались. В ходе одной из них на болоте между двумя сопками я был ранен пулей, раздробившей мне локоть левой руки. Я видел стрелявшего в меня солдата, и перестрелка наша напоминала дуэль вплоть до его попадания, после которого он исчез. Не исключено, что выстрелили мы одновременно. Во всяком случае, дальнейших выстрелов с его стороны не последовало. У меня хватило сил вернуться на занятую нашими бойцами густо залесенную сопку. Здесь мне оказали первую помощь и отвели в следующую «инстанцию» — передовой пункт медсанбата, где все оказались переведенными вслед за мной из-под Новгорода. Несмотря на всего лишь недельную разлуку, встретились мы очень тепло, рану мою обработали, а далее я следовал уже не пешком и не на носилках, а на телеге, перевозившей раненых и спасавшей их со времен великого Пирогова. В сумерках привезли меня в большое село, где размещался головной медсанбат с операционной и соответствующим оборудованием. Электричества не было, были большие керосиновые лампы как висевшие под потолком, так и переносные, вполне достаточно освещавшие наскоро сколоченные импровизированные операционные столы. Чистота в этом обычном деревянном доме была поразительная, причем это была не холодная больничная тишина, а специфический деревенский уют. И главное — врачи, сестры, санитарки, весь персонал. Были две смены, но, по-моему, они не менялись, работали одновременно, едва держались на ногах, но ни взглядом, ни жестом не выдавали сверхчеловеческого переутомления и всеми силами старались ободрить раненых, вселить в них надежду, влить новые силы, которые давно были на исходе у них самих. Нельзя было не поражаться самоотверженности, самоотречению, железной выдержке врачей и сестер, значительную часть которых составляли совсем молодые, хрупкие на вид женщины и девушки. В ожидании очереди я присматривался к ним и видел подлинный, ни с чем несравнимый человеческий подвиг, рядовой, повседневный, принявший массовый характер и по своей глубине, многозначительности, гуманизму превышающий все прочие определения этого понятия.

Когда подошла моя очередь, меня тоже попытались ободрить, предупредив, что анестезирующие средства у них дефицитные и что операция может быть сделана и в стационарных условиях. Я отказался и благодарю Бога, давшего мне силы с должной твердостью выдержать ее именно здесь, среди этих людей, воздействие которых сильнее любых анестезирующих средств.