Пристав, войдя в зал, призвал собравшихся к тишине. Зрители поспешно заняли места на скамьях. Судьи Рейнберд и Катчет прошествовали к своему столу. Толстощекое лицо Рейнберда сияло от сознания собственной важности; Катчет, по обыкновению, выглядел угрюмым и мрачным. Они опустились в кресла. Рейнберд, главный судья, кивнул Катчету, и тот, громко хлопнув костлявыми ладонями, провозгласил:
— Именем нашего повелителя, короля Эдуарда Шестого, объявляю Нориджскую выездную судебную сессию открытой. Нам предстоит рассмотреть множество дел. Однако прежде всего я вынужден заявить, от имени короля и лорда-протектора, что последние законы и постановления не выполняются в Норидже надлежащим образом и это повергает нас в гнев и скорбь. Введение налога на овец происходит слишком медленно и не в полной мере. Самозванцы, объявляющие себя пророками, продолжают беспрепятственно проповедовать в людных местах; безбожные памфлеты, призывающие к бунту, разбрасываются на улицах и вывешиваются на дверях домов. — Катчет звучно ударил кулаком по столу. — Судьи и констебли отнюдь не предпринимают должных усилий, дабы отыскать виновных и подвергнуть их наказанию. Хочу напомнить вам, джентльмены, слова мастера Кальвина, коего столь высоко ценит наш король, о том, что простолюдинов следует держать в узде. Предметом особой тревоги нашего монарха и лорда-протектора являются попытки противодействовать закону и порядку, каковые наблюдаются в последнее время в южных и западных частях нашей страны. Распространение подобной смуты необходимо прекратить. Малейшие зачатки мятежных настроений следует вырывать с корнем и безжалостно уничтожать. Ныне лорд-протектор озабочен созданием особой комиссии, целью которой является предотвращение незаконного огораживания пастбищ. В самом скором времени комиссия эта отправится в путешествие по стране и положит конец всем творимым ныне злоупотреблениям. Довольно потакать бунтовщикам и нарушителям закона! Джентльмены, призываю вас неукоснительно исполнять свои обязанности. Заверяю вас, что в ходе данной сессии мы будем радеть о торжестве справедливости, сколь бы сурова она ни была. Сегодня мы приступаем к рассмотрению дел, в том числе и уголовных. Преступники, признанные виновными, будут подвергнуты публичной казни через повешение на рыночной площади в ближайшую субботу. Палач получил распоряжение не затягивать петли слишком туго, дабы зрелище предсмертных судорог казненных послужило хорошим уроком жителям города. Никому не будет позволено приблизиться к преступникам и прекратить их мучения, повиснув у них на ногах и сломав им шею.
— А когда приедет эта ваша комиссия? — раздался недовольный голос из задних рядов. — Пока что о ней ни слуху ни духу.
Катчет побагровел. С исказившимся от ярости лицом указал на кричавшего, молодого человека в поношенном дублете:
— Арестовать его немедленно! Он оскорбил суд!
Солдаты бросились к нарушителю спокойствия, схватили его и вывели прочь.
— За оскорбление суда тебе придется поплатиться! — орал ему вслед Катчет. — Верь моему слову, тебе отрубят уши!
Столь незначительное нарушение порядка никак не могло повлечь за собой столь тяжкое наказание; тем не менее зрители беспокойно заерзали на своих местах.
Катчет опустился в кресло, слово взял Рейнберд:
— Надеюсь, джентльмены, призыв моего коллеги, ученого-судьи, дошел до ваших сердец. — Пухлые его пальцы перебирали лежавшие на столе бумаги. — А теперь мы приступаем к рассмотрению первого гражданского дела. Итак, слушается дело о завещании покойного Джеральда Карберри…
— Дела о спорных завещаниях меня ничуть не интересуют, — повернулся я к Николасу. — Думаю, нам пора.
И, поклонившись суду, мы вышли вон.
— Надо же, палач получил распоряжение не затягивать петли слишком туго, — бормотал Николас на обратном пути в мастерскую Снокстоуба. — Бедолагам придется долго дрыгать ногами в воздухе, и никто не посмеет положить их мучениям конец.
— Считается, что всем прочим жителям города это послужит назидательным примером, — вздохнул я.
— Не случайно судьи носят мантии красного цвета, — негромко проронил Тоби. — Красный — цвет крови.
Мы дошли до середины рыночной площади. Неподалеку от ратуши уже соорудили виселицу, поблизости плотники возводили еще одну. Они рыли в земле углубления, рядом лежали свежевыструганные столбы разной длины. Приготовления к публичной казни нескольких осужденных шли полным ходом. Поодаль стояла небольшая горстка бедно одетых людей, наблюдавших за работой плотников. Проходя мимо, мы уловили обрывки их разговора:
— Он плавал лицом вниз прямо под Епископским мостом. Лодочник, который его выловил, говорит, что бедняга запутался в водорослях…
— Наверное, свалился с моста, горемыка. Господи Исусе, до чего же паршивая смерть…
— Каждый вечер он был пьян как сапожник. Не представляю, как он только управлялся в своей мастерской…
— Ну, слесарем-то, положим, он был отличным…
Услышав это, я замер точно громом пораженный.
— Какой-то слесарь утонул? — спросил я, вновь обретя дар речи.
Говорившие удивленно посмотрели на меня.