Мёртвая зыбь

— Не считайте меня за сумасшедшего. Я — не Александр Македонский и не Наполеон, а дилетант, исследующий Стоунхендж, которым вы с вашим профессором заинтересовались, — с некоторой жесткостью сказал он.

— Я успел позвонить ему до вашего прихода, и он ждет нас, если вы ничего не имеете против.

— А на чем мы поедем? На метро? Я забыл свой проездной билет. Вам придется заплатить за меня.

— Поедем на моей машине. Бесплатно.

— Но шофер — это лишние уши.

— Без шофера.

— Тогда другое дело. В пути можно поговорить.

— Конечно. Я не знал, что вы засекречиваете свою работу.

— Надо, чтобы они не узнали об этом раньше времени.

Званцев не понял кто такие “они”, но не стал допытываться.

В машине, несмотря на отсутствие шофера, разговор не клеился. Терешин сосредоточенно молчал, и лицо его из скованного превратилось в каменное.

Только во дворе гостиницы “Украина”, где Званцев оставил машину, входя вместе с ним в подъезд, он услышал реплику загадочного гостя:

— Наконец-то мы под защитой крыши.

— От кого мы должны защищаться. Вы что-то не договариваете, Валентин Фролович.

— Я и так сказал много лишнего, — буркнул Терешин, и лицо его опять окаменело.

Званцев пропустил его вперед, и он прошагал мимо дежурной к лифту.

— Мальчик! Мальчик! Куда? Вернись! — погналась за ним толстая тетя.

Терешин обернулся, и она на мгновение онемела, заговорив потом крикливо:

— Нельзя же так, гражданин хороший, без спросу. Здесь подъезд не какой-нибудь, а с охраной. Сказать надо к кому пожаловать хотите и по какому-такому поводу.

Терешин молчал и зло смотрел на дежурную.

Подошел Званцев и все объяснил.

— Вас-то я еще намедни приметила, с бородкой. А мальчишки здесь постоянно шастают. Гляди в оба. А энтот-то, что с вами, какой народности будет?

— Марсианин, — неожиданно выпалил Терешин.

— Скажи пожалуйста! И откуда только ни понаедут, — говорил строгий страж подъезда, открывая своим ключом дверцу лифта.

Профессорская квартира была на четвертом этаже рядом с лифтом. Протодьяконов сам открыл дверь, пропуская гостей в переднюю.

Никакого удивления внешний вид Терешина у него не вызвал.

Они сели втроем за стол, как когда-то с Герловиным, и разложили тетради рисовальной бумаги, исписанные четким мелким почерком.

— Вы меня извините, Валентин Фролович. Александр Петрович знает, какой я дотошный придира. Восхищаясь вашими выводами, я проверил все ваши математические приемы. Я сам увлекался “Арифметикой” Диофанта, решая его замысловатые задачи непременно давними арифметическим способом, хотя значительно проще было бы воспользоваться тригонометрическими функциями или алгебраическими приемами. То же самое у вас. Вы остроумно решаете свои проблемы, не прибегая, ни к тригонометрии, ни к высшей алгебре. Вот, например, здесь. Насколько проще прийти к вашему выводу через тригонометрические функции, а не блестящим, но допотопным методом.

Терешин слушал с безжизненно равнодушным лицом, казалось бы, безучастный к замечаниям профессора.

Михаил Михайлович закончил свои “придирки” словами:

— Вы представляетесь мне человеком не от мира сего. Но расскажите мне о себе. Ведь то, что рассказал мне по телефону о вас Александр Петрович выходит из ряда вон. Такой блестящий исследователь и сидит в сторожке подвалов Нового Арбата. Я не Бог весть какая птица, но заведую лабораторией в Институте физики Земли, и предлагаю вам место инженера в моей лаборатории. Мы включим в наш план вашу тему и вы, получая куда больше, чем за охрану складов, будете заниматься только своей теорией, чему отдавали до сих пор свой досуг.

Терешин задумался, по его невыразительному лицу пробегали тени:

— Я очень благодарен вам, Михаил Михайлович. Но я вынужден отказаться. Мне не разрешают принять ваше предложение.

— Кто не разрешает? — в один голос спросили и Протодьяконов, и Званцев.

— Мои убеждения. Я не могу принять подаяния.

— Помилуйте, какое же это подаяние! — запротестовал Протодьяконов. — Эдак я от профессорского жалованья должен отказаться.

— Мне, с недостатком моих знаний, занимать инженерную должность не пристало, — сказал маленький человечек, гордо вскинув голову.

Профессор не стал настаивать.

Кира Андреевна пригласила утренних гостей на кухню:

— Позвольте предложить вам второй завтрак. Ленч, говоря по-английски.

Терешин, не произнеся ни слова, направился следом за ней на кухню и первым уселся за стол.

Яичницу с ветчиной он уплетал за обе щеки с видом явно голодного человека.

— Подкиньте меня до Белорусского вокзала, — попросил он Званцева, садясь в его машину.

— Скажите, Валентин Фролович. Почему вы отклонили предложение Михаила Михайловича? — спрашивал Званцев в пути. — Вы ведь нуждаетесь в средствах. И почему, как мне показалось, удивились, когда он пользовался тригонометрическими функциями?

— Потому что не имел о них представления.

— Вы меня удивляете, Валентин Фролович. Разве в танковом училище вас не знакомили с тригонометрией?

— Может быть, — уклончиво ответил Терешин и замолчал.