Мёртвая зыбь

В письме, присланном из Пучежа, он всячески оскорблял Званцева, издеваясь над “его жадными старческими мозгами, способными лишь на тесто в пироге, пользуясь чужой начинкой”. (Имеется в виду рассказ “Колодец Лотоса”).

Званцев в ярости на самого себя разорвал письмо на мелкие куски и оставил его без ответа.

Спустя месяц пришло от Терешина новое письмо, где он, как прежде, просил о всяческой помощи, но делал приписку, что извинений за прошлое письмо не будет.

Званцев снова не ответил “Мар. Сиянину”.

Авинский поддерживал с ним связь, но самостоятельно поднял альфаметрику на высоту прогнозов полезных ископаемых на Земном шаре, делая об этом доклады в Англии и Америке.

Профессор Протодьяконов скоропостижно скончался. Но Кира Андреевна с находившимся в Москве Герловиным решили, оберегая Званцева, ему о кончине Михаила Михайловича не сообщать.

Глава вторая. Еврокон

Фантасты первых стран соединяйтесь,

Чтоб заглянуть в грядущего окно!

Кларк, Бредбери, Ефремов, Лем и Званцев.

В романах ваших видится оно. Весна Закатова

Третий Конгресс фантастов Европы проводился в Польше, в городе Познани.

Рано утром через вестибюль отеля, где остановились делегаты конгресса, проходил человек, уже в летах, с седеющей бородкой, в тренировочном костюме, и выбегал на незнакомую улицу, сворачивал в парк и через полчаса возвращался обратно, даже не запыхавшись.

Званцев никогда, где бы он ни был, не пропускал утреннего оздоровительного бега с обязательным ледяным душем и гимнастикой по системе Миллера после него, сохраняя в свои годы былую бодрость и энергию.

Он приехал в Познань в составе советской делегации, вместе с претендующим на верховенство фантастом Парновым и секретарем правления московского отделения Союза писателей, приключенцем Кулешовым, по своему положению, возглавлявшем делегацию.

Заседания конгресса проходили в зале, где каждому участнику вручался радиоприемничек с несколькими кнопками, позволявшими слушать через наушник перевод выступления оратора на любом европейском языке.

В фойе на стеклянной витрине были выставлены книги участников конгресса, Еврокона, как называли его сокращенно.

Осмотрев книжную выставку, Званцев положил туда привезенную с собой книгу “Фаэты”. Никто, конечно, ее не читал, и могли только посмотреть на ее обложку в издании Детгиза.

Лидер европейских фантастов Станислав Лем, на родине которого проводился Еврокон, из Кракова в Познань не приехал. И Званцев вспоминал о его приезде в Москву и встрече с ним.

Его космические дневники Иона Тихого ставили его в один ряд с советскими фантастами, бредящими космосом. Роман “Магелланово облако” о дальнем космическом рейсе делал его соратником Ефремова и Званцева. Но в его “Возвращении”, вернувшиеся через долгий срок, по парадоксу времени Эйнштейна, деятельные космонавты застают на Земле застывшее скучающее общество пресыщенных благополучием людей, не знающих конфликтов и не стремящихся к ним. Люди из бурливого прошлого не находят себе места среди них и снова покидают Землю. В этом Романе Лем оказывается совсем другим.

В развернувшейся дискуссии со Званцевым и другими советскими фантастами Лем отстаивал право фантаста на “веерное творчество”. Сегодня он пишет роман о победе коммунизма на планете, а завтра наоборот — торжестве капиталистических отношений, о вечном конфликте богатства и нищеты. А в третьем романе видит какие-то иные основы общества без всякого насилия, принуждения и власти вообще.

Званцев, в ту пору еще не пришедший к пониманию многоликости литературы, где равноправно могут сосуществовать любые ее формы, доказывал тогда с позиций социалистического реализма, что такой “флюгерный писатель” не поднимается выше всех направлений в политике и философии, а просто не имеет собственной позиции, и ему не к чему звать читателей.

Но в личном общении Станислав Лем, превосходно знавший с детства русский язык, был приятнейшим и веселым человеком. Так, после устроенного в его честь приема в ресторане, он, изрядно подвыпив, согласился ехать ночевать не в гостиницу, а к своему соседу по столу, автору “Генератора чудес” Юрию Александровичу Долгушину, работавшему в войну в институте у Званцева с Иосифьяном на монтаже сказочных радиостанций частотной модуляции А-7.

Отвозил Лема к Долгушину домой Званцев в своей машине, а они вдвоем, сидя на заднем сидении, распевали русские, хорошо знакомые Лему, песни.

Ожидаемой новой встречи Званцева с Лемом в Познани не получилось.

Зато ждали его встречи неожиданные.

Все делегаты Конгресса обедали в одном ресторане за счет гостеприимных хозяев.

Званцев шел по проходу к своему столику, где уже сидели Парнов и Кулешов, когда дорогу ему преградил высокого роста плечистый поляк.

— Ну, истинный Петр Григорьевич идет! — воскликнул он. — Шурочка, здравствуй! Я — Татур. Твой школьный товарищ и друг Стасик.

— Стасик! — только и мог вымолвить Званцев от изумления. — Ну и здоров же ты!