Мертвый город

Тогда я слышу что-то.

Морща лоб, нажимаю на паузу. Возвращаюсь на пару секунд назад и снова включаю воспроизведение.

Камера опять поворачивается. Красный ковер, темное потрескавшееся дерево, пострадавшие от сырости стены…

Там.

В районе четырех секунд.

Там опять было это.

Ставлю видео на паузу. Ненадолго задумываюсь. Затем максимально увеличиваю громкость и снова отматываю назад.

Сейчас я слышу на записи дыхание Туне, шум наших шагов на лестнице. И потом…

Вроде кашель?

Может, я сама кашляла? Но этот звучит несколько иначе. И приходит откуда-то издалека. Звук неприятный и приглушенный. Тихий и напоминающий… бульканье. Скорее похож не на кашель, а на смех. Хриплый и сдавленный, будто ребенок пытается подавить свое хихиканье, спрятавшись в шкафу…

Вечерняя прохлада уже опустилась на площадь, и я тру себя руками, стараясь согреться и унять дрожь, расползающуюся по спине. Какая глупость…

Но потом внезапно осознаю, что школа находится на другой стороне площади, всего в пятидесяти метрах, глядя на меня пустыми глазницами окон, – и все мое внимание автоматически фокусируется на этом факте.

Возможно, у меня слишком разыгралось воображение. Пожалуй, я слышала на записи свое собственное дыхание. Динамик у компьютера далеко не самый высококачественный, и в нем можно услышать что угодно, если постараться. Подобно тому, как порой получается разглядеть лицо в облаках.

И все равно беспокойство не покидает меня.

Тянусь к компьютеру, чтобы вернуть видеоролик немного назад и послушать еще раз. Но экран гаснет.

Я вздрагиваю, и с моих губ машинально слетает ругательство.

– Черт, – говорю я, тем самым привлекая к себе внимание Макса, возящегося у костра.

– В чем дело? – спрашивает он.

С шумом закрываю ноутбук у себя на коленях.

– Комп сдох. Аккумулятор сел.

– Очень кстати, – ворчит Макс. – Ужин готов.

– Иду, – говорю я, засовывая ноутбук в сумку.

Бросаю последний долгий взгляд на школу и направляюсь к остальным, стараясь не обращать внимания на чувство тревоги, поселившееся во мне.

Сейчас

Когда мы заканчиваем есть, на небе уже сверкают первые звезды. И тут Туне открывает дверь фургона и осторожно встает на одну ногу.

– Туне! – говорю я, поднимаясь. – Как ты себя чувствуешь?

Она еле заметно улыбается, трет лицо и говорит:

– Я ужасно голодна.

Глаза у нее узкие, как щелочки, заспанные; короткие волосы взъерошены.

Подхожу к ней; она принимает мою руку и с ее помощью добирается до костра.

– Как у тебя дела? – спрашивает Макс и покрывает одеялом сумку-холодильник, чтобы Туне могла сесть на нее.

– Чувствую себя лучше, – отвечает она и принимает миску с супом, которую я протягиваю ей. Пробует, и ее лицо искривляет недовольная гримаса. – Минестроне?

– Для тебя только лучшее, – ворчит Эмми, закатывая глаза.

Я не могу удержаться от комментария.

– В отличие от твоих обычных проектов, у нас нет бюджета на всякие изыски. Мне жаль, если ты скучаешь по бутербродам с креветками. – Прежде чем она успевает ответить, поворачиваюсь к Туне и добавляю: – Хлеб тоже есть. Мы уже убрали спиртовку, но я могу поджарить его на костре, если хочешь.

Туне кивает.

– Отлично. Спасибо.

Беру два кусочка белого хлеба из пакета, завязываю его узлом, чтобы остальное не черствело, и насаживаю их на шампур, одним ухом слушая других.

– Как все прошло после обеда? – спрашивает Туне, потихоньку расправляясь с супом.

Отвечать берется Эмми.

– Хорошо, – говорит она. – Мы разобрались с заводом и успели заглянуть в несколько жилых домов. Провели небольшую разведку.

– Что вы сделали? – спрашиваю я, торопливо оглядываясь.

– Мы побывали в двух домах типовой постройки, – отвечает Эмми. – У нас еще оставалось время. Это безумие какое-то – они абсолютно одинаковы, будто сюда завезли четыре сотни стандартных конструкций из ИКЕА и поставили их рядом друг с другом.

– А может, примерно так все и обстояло? – спрашивает Макс, адресуя свой вопрос ко мне. – Вполне возможно, владельцы шахты таким образом сами организовали жилье для рабочей силы, которую переместили сюда во время войны?

– Угу, – говорю я, вспоминая про хлеб, лишь когда, судя по запаху, он начинает гореть, и переворачиваю кусочки как раз перед тем, как они успевают вспыхнуть огнем. Немного подгорели, но это не страшно. И даже сделало хлеб вкуснее.

– У нас получились очень хорошие фотографии, – говорит Эмми. – На одной из них яблоня в саду, чьи ветки проникли внутрь через окно, в результате чего обрушилась половина стены. Ужасно неприятное зрелище. Пусть и красивое, неким образом…

Мне снова не удается удержать язык за зубами.

– Стандартных домов в графике нет, – ворчу я.

Жду ответной резкой реакции Эмми, но слово берет молчаливый Роберт:

– Это была моя идея. Мне захотелось посмотреть, как там все выглядит.

– Ага, – говорю я. – Ясно.