Мертвый город

– Да, все так. А также отсутствие кошек и собак. Или убийство Биргитты Лидман. И невозможно объяснить также, почему никто ничего с собой не взял. Все было, как сказал Роберт: на столах в кухнях по-прежнему стоят кофейные чашки, горшки на плитах; согласно отчету полиции, у домов на веревках сохло белье… Все произошло словно в один момент. Будь это массовая миграция, люди взяли бы с собой вещи, но, похоже, все осталось на своих местах.

– Согласно другим теориям, имел место массовый психоз, – напоминает о себе Туне.

Я киваю.

– В истории есть подобный пример. В четырнадцатом веке случилось событие, называемое «Танцевальной чумой», когда почти четыреста человек непрерывно танцевали на улицах Страсбурга более месяца. Многие из них умерли от истощения. Считается, что это была некая форма массового психоза, вызванная голодом и всеобщим беспокойством. При мысли о безнадежной ситуации, сложившейся после закрытия шахты, здесь, пожалуй, могло произойти нечто похожее.

– Но это по-прежнему не объясняет, куда все подевались, – говорит Туне. – Как и в случае миграционной теории.

– Да, – соглашаюсь я. – Если они просто ушли, здесь многое не сходится. Есть также предположение, что произошла утечка метана, находящегося в недрах земли, который мог вырваться наружу в результате деятельности шахты. Именно поэтому представители горнодобывающей компании, приезжавшие сюда в девяностых годах, проверяли качество воздуха. И не выявили ничего подобного. В любом случае эта теория не объясняет обнаружение ребенка, или почему в городе не нашли никаких тел, помимо мертвой Биргитты. Она ведь явно умерла не от удушья. Август в том году выдался жарким. Если б случилась утечка газа, на улицах лежали бы разложившиеся трупы, когда сюда приехали мой дед и Ян.

При мысли об этом лицо Макса искривляет брезгливая гримаса.

Я смотрю на Туне. Спрашиваю ее:

– Я ничего не забыла?

– Ничего важного, – отвечает та. – А вот мне всегда нравилась гипотеза о русском вторжении.

– Да, точно! – говорю я.

Это действительно смешно. Согласно данной гипотезе, Советский Союз проник на нашу территорию и провел что-то вроде генеральной репетиции полномасштабного вторжения в Швецию, похитив население целого города.

Я пожимаю плечами.

– Честно говоря, у меня нет никаких конкретных контраргументов против нее. Я чуть ли не надеюсь, что это правда. А вдобавок, какая сенсация!

Эмми смеется. Это снова выглядит так знакомо, что пробуждает во мне приятные воспоминания. Я стараюсь быстро избавиться от них.

– То есть, собственно, нет ни одного приличного объяснения? – спрашивает Роберт.

– Да. Поэтому это так и осталось загадкой. Почти пятьсот человек, исчезнувших без следа… никто не знает, живы они или мертвы. А также покончили ли они с собой, заболели или покинули город добровольно. Никто не знает, почему бедняжку Биргитту Лидман забили камнями до смерти. И чьего младенца нашли в школе, и почему его оставили.

После моих слов воцаряется странная гнетущая тишина, словно истина, скрытая в них, до глубины души тронула нас всех.

– Они, скорее всего, умерли, не так ли? – тихо говорит Эмми, что абсолютно не свойственно ей, привыкшей выражаться громко и уверенно.

– Похоже на то, – перевожу дыхание. – По крайней мере, я так считаю. Но мне неизвестно, как… или почему. Надеюсь, мы найдем что-нибудь, способное пролить свет на это дело.

Макс кивает. Туне сидит абсолютно неподвижно. Посмотрев на ее лодыжку, я вижу, что брючина немного задралась и видна кожа над повязкой – красная, воспаленная. Она не съела весь поджаренный хлеб – один недоеденный подгорелый кусок лежит рядом с ней, остывая на земле.

– Тогда у нас есть цель на завтра, – говорит Эмми, уже своим обычным голосом. Встает и протягивает руку Роберту, который берется за нее и тоже поднимается. – Я пойду ложиться. Увидимся утром.

Роберт кивает нам и следует за ней к их фургону.

Макс смотрит на меня, удивленно приподнимая брови.

– Боже, – ворчит он тихо, чтобы его слова не могли услышать Эмми и Роберт. – Еще даже нет девяти.

Я смотрю на Туне. Ее губы напряженно сжаты; под глазами темные пятна, словно она трогала лицо испачканными сажей пальцами.

– Думаю, всем нам, пожалуй, тоже стоит пойти и лечь, – предлагаю я. – У нас был трудный день.

Туне молчит.

– Что скажешь? – спрашиваю я. Она удивленно поднимает глаза, словно услышала меня только сейчас.

– Пойти и лечь? – повторяет. – Да. Пожалуй, это хорошая идея.

Я поднимаюсь, сворачиваю свой туристский коврик, а потом протягиваю Туне руку. Этого недостаточно, и мне приходится обхватить ее за талию и поднять, что оказывается труднее, чем я ожидала. Она всей тяжестью наваливается на меня.

– Спокойной ночи, Макс, – говорю я через плечо. – Хорошего тебе сна.

Вижу, как он смотрит нам вслед, потом вытягивает руку, собираясь добавить еще одну палочку в огонь, и отворачивается.