Мертвый город

Чувствую всю абсурдность своего страха. Ему нет причины. Я просто выдумала его, сидя в одиночестве с моими папками и читая.

Просто скажи что-то. Крикни «Эй!». Эмми ответит, и ты все узнаешь, почувствуешь себя лучше.

Это паранойя. Всего лишь твои нервы. Дают о себе знать волнения последних дней. Твой мозг сыграл с тобой злую шутку.

Открываю рот, собираясь крикнуть: «Эй?» – но что-то внутри меня, какой-то древний инстинкт, не позволяет мне издать ни звука. Ничего не происходит. Я просто сижу, жадно хватая ртом воздух. И физически ощущая чье-то присутствие с другой стороны двери.

Как я хочу, чтобы Туне сейчас находилась здесь со мной, внутри!.. Чтобы я не оставалась одна в этом маленьком закрытом пространстве, где теперь внезапно чувствую себя как в клетке…

Дверь не заперта.

Дождь барабанит по крыше в одном ритме с моим сердцем.

Неожиданно я слышу где-то рядом громкий продолжительный треск – и в первые секунды с ужасом думаю, что кто-то скребется в дверь. Но потом до меня доходит, что звук идет изнутри машины. От меня самой. С пояса джинсов.

Это рация, понимаю я и пытаюсь снять ее дрожащими пальцами.

Нажимаю на клавишу и говорю:

– Алис здесь.

В ответ я слышу нечто напоминающее визгливый и сбивчивый шепот.

Снова треск, еще громче, причем настолько, что он режет уши. И посреди него, на фоне посторонних шумов, – стон.

Детский… нет, женский голос… металлический и искаженный радиопомехами…

Дверь открывается. Я с криком роняю рацию на пол, так что отваливается крышка батарейного отсека.

Стоящий в дверном проеме человек стаскивает с головы капюшон. Рыжие от хны волосы Эмми рассыпаются по плечам.

– В чем дело? – спрашивает она. – Успокойся! Это всего лишь я.

Она залезает внутрь, оставляя дверь открытой. Я вижу, как дождь у нее за спиной колошматит крупными каплями по лужам, уже заполнившим всю площадь.

– В чем дело? – спрашивает она снова. – Что-то случилось?

Зрачки Эмми кажутся огромными в темноте. Проходит несколько секунд, прежде чем я обретаю дар речи. Меня захлестнули страх и адреналин, способность рационально мыслить еще не вернулась ко мне, и я просто изливаю на нее свои эмоции:

– Чем ты, черт возьми, занимаешься?! Почему просто стояла там?! И что это за фокусы с рацией?!

Эмми аж пятится, ошарашенная моей злобой, но потом быстро берет себя в руки и хрипит в ответ:

– С чего вдруг эта истерика? Ты же не могла разозлиться так лишь из-за того, что я подошла к вашей машине. Я просто собиралась спросить, не хотите ли вы пообедать!

– Я разозлилась не потому, что ты подошла к машине, а потому, что ведешь себя как психопатка. Стоишь снаружи пять минут и стонешь по рации, как какой-то зомби-ребенок…

Мои руки мокры от пота, я чувствую привкус металла во рту. Раздражение столь велико, что мой голос скорее напоминает воронье карканье.

– Что? – спрашивает Эмми, судя по тону, явно пребывая в полном замешательстве. – О чем ты говоришь? Какие стоны по рации?

– Не пытайся морочить мне голову, – начинаю я с отвращением, но Эмми качает головой.

– Нет, Алис, я… не знаю, что я там, по-твоему, сделала, но у меня даже рации с собой нет.

Она выворачивает карманы своего худи, демонстрируя, что они пусты, показывает на пояс брюк.

– Посмотри.

Я гляжу на нее. Что?..

– И нигде я не стояла, – продолжает Эмми. – Просто скоренько добежала от нашей машины. Дверь была не заперта, и я сразу же открыла ее, как только добралась. Зачем мне мокнуть понапрасну?

Ее волосы растрепаны, на коже вокруг глаз нет и намека на морщины.

Неохотно перевожу взгляд на ветровое стекло и смотрю в сторону школы, виднеющейся вдалеке. На открытую большую входную дверь, висящую на ржавых петлях, как бы пытаясь разглядеть пустое помещение, находящееся за ней.

Небо над нами снова озаряется молнией, но гром взрывается лишь через несколько секунд. Гроза потихоньку уходит. Дождь постепенно начинает ослабевать.

Я смотрю на Эмми. На ее светло-серый наряд.

Он почти сухой.

Ее глаза кажутся бездонными, когда она встречается со мной взглядом и говорит тихо, но не допускающим возражения тоном:

– Ты видела что-то. Не так ли?