Мертвый - хит сезона (ЛП)

подвале, арендованное пятьдесят лет назад, когда казалось, что швейная

промышленность будет навсегда оставаться центром финансовой жизни Нью–Йорка.

Демонстрационные залы и офисы занимали другие этажи, подальше от раздражающего

некоторых, звука швейных машин.

Лора увидела крошечныекомочки пыли в каждом углу, оплетенные разноцветными

нитками, которые так же торчали из–под стола и цеплялись за кресла. Грязь в дверных

канавках и изношенную часть медных кнопок, где руки пассажиров лифта день за днем

тщательно стирали металл. Как ребенок с муковисцидозом переживал свои

послеобеденные дни здесь?! Где каждый угол забит древней шерстью и шелком!

Заводский пол причинял ему боль, но он все равно возвращался домой из школы, изучал

узоры, шил, из–за чего ему становилось хуже. Так продолжалось до тех пор, пока он,

наконец, не достиг верха мира моды.

По крайней мере, она позволила себе думать, когда она подошла к стеклянной двери.

Приемная на третьем этаже была немного больше, чем передняя комната с пустым

металлическим столом. Возможно, кто–то сидел там, когда Сент–Джеймс управлял их

бизнесом исключительно с фабрики, но, сейчас, когда Лора заглянула туда, все

выглядело не больше, чем путь к швейным цехам. Она позвонила в колокольчик и

подождала хорошие три минуты, прежде чем Эфраим открыл её, извиняясь. Ему было лет

пятьдесят, он с гордостью сидел за машинами при этом всем своим видом показывал, что

он устал от жизни под флуоресцентными лампами.

– Прости. Я был на другой стороне. – Он коснулся своего лица, в области её ушибленной

щеки, и спросил: – Что случилось?

– Пришлось уложить Майка Тайсона на лопатки, но он все–таки меня задел. – Она

закатила глаза. Эфраим уклончиво улыбнулся. – Джереми прислал меня за застежками–

молниями с эмблемой, которые мы использовали в октябре прошлого года. Может у тебя

что–нибудь осталось?

– Пойдем за мной. – Он полностью открыл дверь. – Я не знаю, перенесли ли они их на

четвертый. – Он имел в виду четвертый этаж, который был исключительно для хранения

и недоступен без кода и ключа. – Но проверь здесь.

Он направил ее через ряды зеленых промышленных машин, прижимных

приспособлений, утюгов, столов для отделки, уставленных ящиками с предметами

одежды, сетями из нитей и другой фурнитурой к маленькой комнатушке, отгороженной

от остального холла стеклянной перегородкой.

Внутри все выглядело как свалка, как каменный дом третьего мира из обломков и

забытого мусора. Этот вечный цех работал, днем и ночью, через полтора–два часа, остров

правил на Дикой Западной стороне. В течение всего уик–энда туда успели попасть пара

сгоревших утюгов, пластиковых водяных кувшинок, висящих на синтетической

коричневой нити. Весь периметр цеха опоясывали железные колодки, которые давно

пара было обновить. Вышедшее из строя трубки были запечатаны клейкой лентой, и не

потому, что никто не купил запчасти, а потому, что замена частей их частей у таких

древностей потребует времени. Сгоревшие утюги, ремонт которых должен был бы занять

всего один день, оставались здесь лишь по одной причине. Производство линии могла

остановить лишь смерть, а тридцати день на поиски запчасти на eBuy просто не было.

Кладбище машин забилось за стойки тканевых рулонов, ожидающих возвращения

золотых дней. Оверлоки с разоренными таймерами, плиссировачные машины,

ожидающие возвращения моды на плиссе (которая изменялась слишком медленно),

крепежные машины для джинсовой линии, которую Джереми убрал после одного сезона.

Они все ждали окончания войны, когда их вытащат, вытряхнут из них пыль, смажут и

начнут использовать, до тех пор, пока их снова не забудут в угоду потребителю.

Две дамы, работающие в субботу, сгорбились над машинами. Двадцать лет назад за

этими машинами сидели итальянцы с Богоматерью Кармель, вышитой нитками на их

форме, теперь же мексиканцы, почитающие Богоматерь Гваделупскую. Они

подталкивали ткань через фидеры, затем разглаживали швы или прострачивали

реверсом, или завязывали узелком. А в перерывах между этим делом все поглядывали и

поглядывали на часы, тикающие к следующему перерыву, который они смогут потратить

на звонок родственникам и поход в тамал, прежде чем похолодает.

Это были счастливые, профсоюзные работники, в Нью–Йорке. Последняя из профессий,

убитых коррумпированным союзом, которая стоила миллионам в отдаче и взятках, бумом

недвижимости, который делал завышенные цены на жил площадь, и потребителем,

который ожидал новой моды каждый сезон, но не хотел платить за нее.

Эфраим, нервный человек по привычке и рождению, подвел Лору к шкафу для хранения,

хотя и не был обязан это делать. Она просмотрела пластиковые коробки от пола до

потолка, наполненные пуговицами, пряжками, шпильками и наклейками.

– Тебе нужно порыться здесь. Мне жаль, но я точно не знаю, где они. – Эфраим показал

на средние полки. – Как Джереми? Он в порядке?

– Он расстроен, – сказала Лора, пытаясь вытащить первую коробку.

– Он работал с Грейси девять лет. И теперь Шелдон хочет продать все это китайской

компании.

Ефрем выглядел так, как будто его сердце остановилось.

– Что мы можем сделать?