Мертвый узел

Я, наверное, просто все еще не могла примириться с мыслью, что маменька оказалась совсем не такой, какой я ее помнила. И что она смотрела на меня точно таким же глазами, как и Ланкмиллер. Видела то же, что и Ланкмиллер. Забавную, по сути, вещичку, которая на самом деле никому не нужна, но прибрать к рукам от большой жадности все же хочется. Это как хлам домой тащить или не выбрасывать старье, потому что жалко.

«Грязный секрет», н-да.

Я уронила голову на стол. И чудом мимо тарелки с супом. Генрих даже не стал притворяться, что понял шутку; молча потрепал меня по волосам и вышел. И лучше б всыпал, честное слово. Хоть какое-то разнообразие.

Пройдя по пустынным, наводящим трепет коридорам, я неслышно скользнула в мучительскую спальню и сразу же зарылась под одеяло. Погода была сонная, и глаза слипались.

Я невольно покосилась на Ланкмиллера. Он был серый и безжизненный. Почему-то подумалось, что после всего он и меня вряд ли отпустит живой.

Но несмотря на это, засыпая на его кровати под скрип его же шариковой ручки, я чувствовала себя на удивление спокойно.

Когда проснулась, комнату уже заволокло сумерками, серые, словно дым, они клубились по уголкам, делая тени глубже. Настольная лампа не горела, но Кэри все еще сидел за столом, развернувшись к окну, от которого шел слабый неровный свет.

Я неслышно сползла с кровати, босыми ногами ступая по шершавым доскам, и глянула на Ланкмиллера. Он там не умер вообще? Что-то больно тихий.

Не знаю, что за дьявольская муха меня укусила, что я вдруг решила приблизиться к нему, зачем заглянула через плечо. Я вообще мало что знаю в этой жизни, но только б лучше я этого не делала.

У меня даже сердце свело в первую секунду. Старые фотографии на экране, немного подсвечивающем тьму.

До ужаса счастливый Кэри. Элен легкая, в летнем платье. Элен, черт возьми… Ну зач-чем, зачем он сам себя мучает, как будто кому-то от этого легче станет. Выжигает на подкорке с поразительной жестокостью то, чего у него никогда не будет.

Я в порыве негодования оперлась на стол, и очень даже зря. Задела какую-то стопку бумаженций, и верхняя папка оттуда вероломно съехала, оглушительно грянулась об пол. Я вздрогнула, а мучитель резко развернулся и, стиснув мое левое запястье, занес руку для такой пощечины, от которой я бы вряд ли удержалась на ногах.

– Прости, не хотела тебя побеспокоить. Правда, – пролепетала, старательно игнорируя пересохшее горло и пропадающий голос, едва слушавшиеся губы.

Ланкмиллер, судя по лицу, и сам от себя такого не ожидал. Может, не думал, что это я. Хотя, наверное, он вообще ни о чем не думал.

– Уходи, – бросил мучитель сквозь зубы, будто его тошнило уже просто от моего присутствия, скручивало пополам, мучили боли.

Я грустно взглянула на него. Конечно, что он еще мог сказать.

Но стоит признать, что это уже прогресс, он выжал из себя целое слово, надо же. Еще две недельки подожду, глядишь, и предложениями заговорит.

– Долго ты еще собираешься истязать себя этим всем? Нет сил смотреть на тебя.

– Уходи, – глухо, мрачно повторил Кэри, одной рукой указывая на дверь.

Второй он все еще стискивал мое запястье так, что перед глазами роились мошки.

– Ну так отпусти, черт тебя дери, Ланкмиллер! – Вот уж не думала, что у меня хватит духу еще и голос на него поднять. – Совсем придурок, что ли?!

Вместо того чтобы выпустить, мучитель с силой дернул на себя. Я неловко приземлилась на его колени, чудом ничего ни себе, ни ему не повредив. Так зло прогонял, и так крепко обнимает, что едва получается дышать. А почему-то мне сейчас очень хочется дышать, часто и глубоко.

Мы долго сидели молча. Я не знала, что ему говорить, а Кэри просто гладил меня по щеке, по левой, на которую чуть было не опустилась его пощечина.

Смутно, только каким-то неясным шестым чувством я представляла, зачем ему все эти самоистязания. Он боялся отвлечься, забыть, предать. Предать то, что больше всех ему дорого и больше всего ему причиняет боли. Он ошибался, конечно. Элен бы вряд ли захотела от него таких жертв.

– Знаешь, очень странно. – Кэри отстранился, чтобы удобнее было говорить. – Я сейчас понимаю только одно: все, что я когда-либо делал, было неправильно. Но я не представляю себе, как правильно, мне никто не рассказывал.

Я с трудом различала слова, Ланкмиллер говорил низким глухим голосом: его до сих пор еще душила боль.

– Ты сам до всего дойдешь, если очень постараешься. В жизни о таких вещах мало кому рассказывают. Наверное, тут главное начать с чего-то, а остальное само придет. Не знаю.

– Начать с чего-то… – эхом отозвался Кэри и рассыпал в руке прядь моих волос, склонив голову. У меня почему-то заныло сердце. – Мне кажется, я знаю, с чего начну, котик. Кику, я тебя отпускаю.

12. Дом у моря