Мещерская сторона

Так-так, так-так, так-так! – стучали ходики, отмеряя время.

Леонтьеву приснился желтый по осени лесной край. Солнце и луна стояли рядом на небе над этим краем, и весь день по дворам голосисто пели петухи. Он шел по дороге среди березового мелколесья, очень торопился, почти бежал, и ему встретился офицер в пропыленном мундире, маленький, черный, с темными смеющимися глазами. Фуражку он держал в руке. Она была полна спелой брусники. Офицер высы́пал бруснику на ладонь и подкидывал в рот пригоршнями.

«Куда идешь, дружище?» – спросил офицер.

«В Пронск. А что?»

«Да ничего, – ответил офицер. – Там у меня старики свой век доживают. Увидишь их – „скажи, что я писать ленив, что полк в поход послали и чтоб меня не ждали“*».

Леонтьев остановился, во все глаза посмотрел на офицера, крикнул:

«Вы кто?»

Офицер отступил, споткнулся, упал, брусника рассыпалась по траве, и почему-то рядом с офицером очутилась Мария Трофимовна. Она подняла его голову. Из груди офицера крупными, как спелая брусника, каплями стекала на песок кровь.

«Скорее! – закричала Мария Трофимовна. – Подымите его!»

Они вдвоем подняли офицера – он был легкий, как мальчик, – и понесли по дороге. Мария Трофимовна умоляла идти скорее, потому что леса горят, пожар может пересечь дорогу, а этого человека надо спасти.

«Вы что ж, любите его?» – спросил Леонтьев.

«Больше всего на свете!»

Леонтьев проснулся. За окнами светало. Сон еще не прошел, сознание вернулось только наполовину, и Леонтьев все слышал голос: «Куда идешь, дружище?»

Леонтьев снова заснул, а утром, окончательно проснувшись, долго ходил под впечатлением этого сна, пока наконец не догадался, что встретился во сне с Лермонтовым.

Он достал с дощатой полки томик его стихов, открыл наугад и прочел:

Проселочным путем люблю скакать в телегеИ, взором медленным пронзая ночи тень,

Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,Дрожащие огни печальных деревень…*

– Великан! – сказал Леонтьев и положил книгу на место.

К вечеру неожиданно приехала из лесничества вместе с Баулиным Мария Трофимовна.

– Проведать вас решили, – сказал, смущенно улыбаясь, Баулин. – Как вы тут после пожара? Мария Трофимовна говорит, что вы сильно кашляете.

– Пустяки. Немного горло першило. От дыма. Баулин пошел на озеро выкупаться. Леонтьев сидел на ступеньках крылечка рядом с Марией Трофимовной. Она задумчиво жевала травинку, потом повернулась к Леонтьеву, посмотрела ему в лицо строгими глазами и сказала:

– Я приехала за книгой… за Лермонтовым.

Ровные стружки

К осени в лесничестве начали строить плотину для небольшой гидростанции. Строили ее на реке, в пяти километрах от девятого кордона. Леонтьев часто ходил на стройку.

Он несколько раз бывал на строительствах, привык к зрелищу изрытой земли, кучам щебня и глины, навалу бревен. Здесь же его удивляли порядок и забота о том, чтобы не повредить ни одного деревца. Баулин придирчиво следил за тем, чтобы рабочие берегли окрестный лес, чтобы материал подвозили к плотине по одной дороге, а не прокладывали для этого десятки дорог, как вздумается шоферам, и не обдирали без нужды деревья.

Леонтьев любил немного посидеть на стройке и полюбоваться работой плотников. Здесь он часто встречал Евтея.

Лучше всех плотников работал косматый пожилой Федор. В корявых его руках топор превращался в крылатое сказочное существо. Это было тем более удивительно, что самокрутку из махорки Федор сворачивал медленно, с натугой, чертыхаясь, – то рвалась газетная бумага, то самокрутка расклеивалась, и махорка высыпа́лась на землю.

Уже издали, подходя к плотине, Леонтьев слышал дробный стук топоров. Евтей обычно сидел на бревнышке около плотников, покуривал. Он здоровался с Леонтьевым, подмигивал на плотников и говорил:

– Стучат наши дятлы!

– Стучат, – соглашался Леонтьев.

Чтобы стесать бревно, Федор сначала делал насечки. На топор он совсем не глядел, морщился от махорочного дыма, но насечки клал быстро и ровно. Потом Федор одним длинным ударом снимал толстый слой дерева, и в сторону отлетал смолистый пахучий горбыль.

– Здо́рово тешешь! – говорил Леонтьев.

– По-касимовски! – отвечал Федор. – Главное, хороший струмент надо иметь. А обтесать – дело десятое.

– Глазомер еще нужен, – замечал Леонтьев.

– Как и во всяком деле, – соглашался Федор. – В твоем занятии тоже без глазомера ни черта не получится.

– В каком это занятии?

– В письменном. Мне сын зимой книжки читает. Я этого дела большой любитель. Сразу видать, как книга притёсана. Иная просто впритык, а иная заподлицо. Сколько ни гляди, а где швы, не отыщешь.

– Тоже труд великий!.. – вздыхал плотник Илларион – худой, болезненный, никогда не снимавший бараньей шапки. – Кто топором, кто плугом, кто циркулем, а кто и словом. Каждый по-своему дает предназначение жизни.

– А в чем оно заключается, – хитро спросил Евтей, – предназначение жизни?

Плотники на минуту перестали тесать, вопросительно посмотрели на Евтея.