Месма (СИ)

   - Заходи… - тихо сказала женщина, без колебаний пропуская его в прихожую.

   Влад зашел в полутемное помещение, плавно переходящее в коридор, ведущий на кухню. У него возникло ощущение, что свет здесь вообще никогда не зажигается.

   - Проходи на кухню, - сказала Антонина. – В комнате у меня не прибрано…

 «Мне-то какая разница?» - подумал Влад. Войдя на кухню, он присел возле стола, застеленного узорчатой клеенкой. Антонина плотно закрыла входную дверь и пришла вслед за ним.

 - А что же ты сразу не сказал, что был у Самсонихи? – спросила она, глядя на него теперь уже с явным интересом.

 - Извините, конечно, - ответил Влад, - но вы мне рта открыть не давали, только я пикну – сразу «пошел прочь»… даже матом на меня ругались.

 - Ну ты прости меня, милок… - Антонина присела рядом с ним, явно смущенная. – Прости… Извелась, измаялась я… Сил никаких уже нет. Ну говори, что сказать-то хотел.

 - Да что сказать, - ответил Влад. – По всему выходит, что мне больше слушать вас надо, а не вам меня! Я-то всего лишь дочке вашей помочь хочу. Потому и приехал.

 - А ты сам-то кем моей Галке приходишься? – спросила мамаша. – Она про тебя никогда не говорила, ничего о тебе не писала… Ты ей кто?

 - Друг, - коротко ответил Влад.

 - Друг… - женщина отвела взгляд. – Теперь это так называется, да? Ну ладно… Так ты к Самсонихе зачем ездил?

 - Спрашивал, как можно Гале помочь. Иногда… ведет она себя странно и непредсказуемо.

 - Это как? – Антонина настороженно взглянула на гостя, как человек, желающий что-то узнать, но не решающийся спросить.

 - Как? – Влад задумчиво устремил взгляд в окно. – Опасной делается ваша Галя время от времени. Не знаешь, чего от нее можно ожидать. На людей как-то необычно влияет… Иногда мне кажется, что она меня запросто убить может. Просто так, поддавшись какому-то порыву! Поневоле испугаешься…

 - Вот! Вот! – засуетилась Антонина, явно почувствовав самую больную свою тему, – так оно и есть. Вот и я боюсь того же! Который год в страхе вечном живу…

   И Антонина вдруг начала рассказывать. Ее словно прорвало – говорила много, подробно, обстоятельно. Влад сначала слушал с большим вниманием, но чем больше говорила женщина, тем тяжелее ему было ее выслушивать. Он понимал, что женщине необходимо выговориться, что, уже не один год она носит свою беду в себе, что ей просто не с кем все это обсудить, но при этом сам удивлялся – почему он не ощушает в душе своей ни сочувствия, ни сопереживания? Сбивчивая и отчаянная исповедь Антонины Васильевны представляла собой развернутую версию того, о чем ему уже рассказывала Мария Андреевна! Только с позиции самой Антонины…

   И вдруг Влад понял, по чему откровения Галиной матери воспринимаются им с досадой и глухим раздражением. Ответ оказался весьма незатейлив: в ее исповеди практически не было места Гале. Антонина говорила исключительно о себе и своих переживаниях – как она страдала, как она недосыпала, как ее терзал и терзает страх перед дочерью; много говорила и о том, что она не заслужила такой вот участи… А о Гале почти ничего! В ее страстном, надрывающем душу монологе Галка играла роль лишь некоего агрессивного фактора, несущего в себе грозную опасность именно для нее - Антонины.

   К своему несказанному удивлению, Влад так и не услышал от Антонины Васильевны ни слова тревоги по поводу странно-зловещего состояния дочери. Безудержная и безбрежная жалость к себе – вот что составляло главное и единственное содержание ее исповеди, и об этом Антонина говорила взахлеб и, судя по всему, не собиралась останавливаться. Когда наконец у Влада кончилось терпение, он довольно решительно прервал ее:

   - Простите, Антонина Васильевна! Я думаю, этого достаточно. Это все, конечно, важно, но все это далеко не главное.

   - Как не главное? А что же главное? – Антонина уставилась на парня с искренним изумлением. – Разве не об этом Самсонихе говорить надо?

   Влад мрачно поглядел на нее.

 « Как же! – подумал он. – Нужны Самсонихе твои сопли… Кажется, она решила, что она мне про свои проблемы расскажет, а я  все это нытье ведунье и передам! А она научит, как от Галки избавиться…»

   Ему стало так противно, что он ощутил подступающую к горлу тошноту. Неудержимо захотелось встать и уйти. Никогда еще Владу не доводилось встречать человека, который бы так искренне и безоглядно любил самого себя.

 - А главное совсем в другом, - сказал он, превозмогая отвращение. – Самсониха сказала, что все, что происходит с Галей, имеет началом некий грех, некогда совершенный вами, Антонина Васильевна. С него все началось, остальное – только последствия. И чтобы Гале помочь, я должен знать – в чем этот грех состоит.    Не знаю, для чего это нужно, но – Самсониха так сказала. - «Пусть, - говорит, - Антонина сама тебе все расскажет, а потом снова ко мне приедешь. Я тогда и скажу, что дальше делать надо.»

    Антонина какое-то время ошалело таращилась на Влада, черты ее лица неуловимо исказились, челюсти застыли в озлобленном оскале. Владу показалось, что она вот-вот готова его укусить.