Месопотамия

Дядь Саша работал на Фрунзе в пивнойи знал своё дело, пухом ему земля.«Морскому волку, – говорил он, разлив ещё по одной, –важнее честь флота, чем репутация корабля.Так что где б ты ни бросил якорь, в какой ни сошел бы порт,держи свое сердце открытым для всех ветров.Даже если утром будешь блевать за борт,держись лишь тобою выбранных принципов и основ.Даже если будешь висеть между высоких рей,даже если тебя поволокут океанским дном,

помни, что за любой из всех на свете дверейждет тебя кто-то с надеждой и неплохим вином!»Жизнь нам дает не больно-то много знаний,а от тех, что мы получаем, – толку по правде нет.Но я был готов без всяческих колебанийслушать с глубокой верой его покаянный бред.Потому что все его сказки, этот свиток его бухой,ярость его чернильная, проклятиями лупя,говорили одно – не сдавай своих,когда они рвутся в бой,

и не прощай чужих, когда они бьют тебя.Я помню всех, кто сиживал там тогда,и кого патрули выводили прочь,на мартовский снег и ноябрьские холода,от правды и утешения в полуслепую ночь.Темные лица механиков и врачей,что слушали его байки про Черноморский флот –кто-то из них в могиле лежит ничьей,кто-то на свалке в обществе крыс живет,кто-то уехал, нашив на футболке крест,

сторожить потерянный нами Иерусалим,но не помню я человека из этих пропащих мест,кто бы не был готов умереть вместе с ним.«Давай, дядь Саша, – кричал каждый из них, –нам воздастся еще от господних щедрот.Эта страна недостойна иметь свой флот.Этот город, чьи реки горят от золотого песка,ещё помянет нас всех стаканом палёного коньяка.Свет ещё отразится в звёздах, мерцающих, словно медь,черные розы в девичьих пальцах успеют еще истлеть.

Наши сердца всё сбавляют скорость, немного совсем – и пас.Смерть приходит лишь после того, как жизнь покидает нас».На улице пыль дорогих тут же сбивала с ног.И то, что осталось, берёглишь я, раз никто не смог.Серебро в поясах.Слёзы женщин и мелюзги.Деревья в жёлтых песках.Источник на дне реки.

* * *