Месопотамия

Шел и чувствовал, как город становится всё ближе, всё более отчетливым – его дыхание, всё более яркими – огни. Фуры появлялись из ночи, доставляя на рынки и склады свежие овощи, замороженные свиные туши, зерно, хлопок и запрещённые лекарства. В чревах молоковозов плескались свежее молоко и залитая на складах нефть, прятались невольники, перевозимые с рынка на рынок, тихо напевали печальные песни и гадали, кто их в конце концов выкупит, кому они достанутся. По железнодорожным колеям катились бесконечными составами вагоны, груженные рыбой и лесом, и сонные пассажиры выглядывали в окна, наблюдая, как солнце заливает огнём траву предместий. По руслам поднимались баржи с углем и лодки с вооружёнными командами, пытавшиеся неслышно проскользнуть через утренний туман прямо к городским причалам. Солнце пробивало туман, и город наполнялся светом, голосами и звуками, просыпаясь ото сна и расставаясь со сновидениями. Город стоял на холмах, в междуречье, омываясь с двух сторон водами. В долине, открывавшейся внизу, уже высились первые здания рабочих и школы для их детей, темнели стены больниц для прокажённых и светились белой известью стены тюрем, за которыми держали грабителей и безумцев. За ними тянулись корпуса тракторного и танкового заводов, неканонические церкви, запрещённые к строительству в нагорной части города, чёрные полосы взлётных полос аэродрома и засеянные маком поля, принадлежавшие женским монастырям. За аэродромом начинались заборы хлебозаводов и мясокомбината, просыпавшиеся ночью, чтобы накормить хлебом и мясом жителей города, дальше стояли виселицы, на которых вешали ведьм, за ними был виден строительный гипермаркет, и в одном из его ангаров, назаметно для вахтеров спали на бетонном полу, подмостив под себя куски картона паломники, бредущие с Юга, Донбасса и Крыма, чтобы приложиться к иконам в старых соборах города. Далее шли здания из красного кирпича, обвешанные спутниковыми антеннами и скрытыми оберегами, отгонявшими из района мошенников и цыган. Жили в этих районах преимущественно работники рынков и вокзалов, с утра выбирались на работу, за ними выбегали шумные дети со сборниками псалмов и пособиями по алгебре в школьных ранцах, в домах оставались женщины, занимались хозяйством, стирали одежду, шили, варили настойки против болезней и мужской измены, доставали с полок и холодильников пищу – красные перцы, зеленые солнца капусты, жёлтый сыр, похожий на зрелую луну. За крышами их домов поднимались дымы фабрик и заводов, полыхали огни, на которых грели асфальт и вываривали одежду чахоточных, и трамваи, набитые рабочими, крестьянами и курьерами, катились под липами и тополями, разгоняя тополиный пух, что в этом году всё никак не оседал, летая над площадями.

Старые кварталы выходили на реку, на пологий берег, заросший камышом, в нём прятались рыбаки, вылавливая ценную рыбу, неосмотрительно зарывшуюся в прибрежный ил и светящуюся сквозь него, как краденая серебряная посуда. Возле моста селились в основном нищие, занимая помещения прежних типографий и фармацевтических складов, проститутки, снимавшие дешёвые комнаты в общежитиях института железнодорожников, ювелиры и переписчики торы, остерегавшиеся жить в частном секторе и поэтому поселявшиеся в сталинских домах вдоль проспекта. С берега на город каждое утро смотрели больные и бездетные женщины, мужчины без места проживания и безработные подростки. Дети бросали в воду найденных на улицах мёртвых птиц, и те уносились течением, вызывая своим появлением ужас у жителей дачных кооперативов, тянувшихся вдоль левого берега, сразу за промзоной и кладбищами для военнопленных.