Месопотамия

Работа не была интересной, однако и особых усилий от подмастерья не требовала: Марио таскал мебель, лакировал детали, зачищал дерево. Когда шеф выбегал по делам, Яша шёл за вином, а Марио валялся на диване и листал старые газеты, удивляясь прочитанному. Магазин с вином находился напротив мастерской, вмурованный в заводскую проходную. Яшу там знали и не любили. К своему ученику Яша относился с педагогической нежностью, даже за вином бегал сам. Выпив, мастер много рассказывал про жизнь, Марио слушал невнимательно, а услышанному не очень верил, ведь, если верить Яше, выходило, что на всём свете не осталось женщин, с которыми он не спал, и мужчин, с которыми он не пил. На работу Марио приходил в кедах, перемазанных лаком, широких белых джинсах, залитых цветной химией, и волонтёрских швейцарских футболках, целый набор которых его мама держала дома. У Марио был спокойный, несколько замкнутый характер и доброе сердце, работой себя не обременял и давно бы уволился, если бы не Коля. Колю он боялся, Коля угнетал его своим показным равнодушием. Со всем остальным у Марио проблем не было: друзей не имел, жил с мамой, разговаривали редко, поскольку ничего нового мама ему рассказать не могла, а из старого ему мало что нравилось. Любил спать днём, в час сиесты ему обычно снилось что-то экзотическое и угрожающее – змеи с головами женщин, лисицы, певшие оперными голосами, горящие здания и реки с летающими над ними драконами. Просыпаясь после обеда, он выбирался через окно во двор и сидел на лавке. Его обступали собаки, впрочем, без особого рвения – что можно взять с такого странного, пахнущего лаком и деревом пассажира, что у него может быть в карманах, кроме гвоздей, верёвок, похожих на пулеметные пули металлических отвесов и острых циркулей? Иногда Марио оставался работать ночью. Включал настольные лампы, и в комнату сразу же налетали насекомые и жуки, сгорая и падая на пол. Марио расхаживал по комнате, и жуки весело, как орехи, хрустели под его ногами.

В ту ночь он тоже не спал, удерживая в себе это состояние стойкой бессонницы, усталость, что приходила утром, чувство отстранённости от движения планет в небесах. До тридцати лет он научился радоваться уходящему времени и не жалеть, что оно уходит так быстро. Привычки его давно выработались, беспокойство прошло, зависимости обрели определённость. Летом особенно остро хотелось не засыпать, хотелось удерживать в себе чувство призрачности и мимолётности всей темноты мира. К шести утра Марио окончательно утратил ориентацию во времени: солнце уже поднялось над деревьями, но и месяц ещё висел в небе, чувство было такое, что город давно проснулся, и все занимаются важными делами, от этого Марио охватило непонятное беспокойство, предчувствие, что планеты выстроились над ним, намекая на начало чего-то важного в его жизни, чего-то, что должно было произойти как раз в эти странные дни, в конце июня, когда солнца и луны множатся и прячутся в воздухе, как лисы в тёплой траве. Он закрыл окна, вышел на улицу, достал телефон, чтобы посмотреть, который час. И в этот момент ему позвонил Коля.

Коля торговал овощами, держал два киоска на Конном, два – в центре. В одном из них работала мама Марио. В начале лета Коля пробовал открыть ещё один, пятый, и прогорел. От нервов села поджелудочная. К врачам Коля решил не обращаться, традиционно лечась алкоголем. Вчера утром попёрся на свадьбу к дочери одной своей одноклассницы, умершей пару лет назад и оставившей по себе добрую память и взрослую наследницу. Поздравил молодых, поговорил про семейные обязательства, поприставал к женщинам, поругался с мужчинами. Ночью его скрутило. Утром оказался в больнице. Злился. Ругался с докторицей. Как только та ушла, набрал племянника.

– Маричек, – осторожно и сухо подбирал он слова, чтоб не показаться чересчур беспомощным, – говорить не могу, тут спят. Сделай так: сходи ко мне, ключи у тебя есть, возьми зубную щетку, возьми бритву, возьми фен, возьми домашнюю обувь, возьми полотенца, бельё, журналы, грелку, карты (я сейчас про игральные говорю, ты понимаешь), миску, ложку, набор ножей, несколько свежих сорочек, галстуки, носовые платки, чайник, термос, тостер…

– Вы что, переезжаете? – перебил его Марио.

– Я в палате, – жёстко ответил Коля.

Марио испугался. А Коля продолжил:

– Меня прямо со свадьбы забрали. Ночью. Даже переодеться не во что. Давай, Маричек, давай, – давил на племянника холодно, – двигайся, двигайся.

Нервность его передалась Марио. Коля любил напрячь, любил держать всё под контролем, плёл систему семейных отношений, как липкую паутину, и страшно обижался, если кому-то случалось вырваться из его нежных цепких объятий. Много говорил о родных, говорил в общем хорошо, но относился к ним, как к должникам.