Мессианский квадрат

Это было между 15 и 23 октября. Это я могу сказать точно, так как помню, что в это самое время велись переговоры Нетаниягу с Арафатом в Уай-Плантейшен. Как всегда, Израиль додавили: Арафату передали еще тринадцать процентов территорий Иудеи и Самарии – причем два из них представляли собой Иудейскую пустыню, а Арафат, как всегда, расплатился своей «золотой монетой» – обещанием отменить параграфы палестинской хартии, предполагающие уничтожение государства Израиль.

Впрочем, на этот раз в Газе действительно было организовано трагикомическое шоу по отмене хартии, в котором активнейшее участие принял сам президент США. Окинув взором размахивающих руками главарей ООП, Клинтон торопливо объявил, что, по его мнению, параграфы действительно были упразднены.

Но сами арабы смеялись и говорили, что все остается в силе, так как не была соблюдена «процедура». И не мудрено: ведь на этом «голосовании» никто не затруднил себя даже подсчетом поднятых рук.

Вот в эти тоскливые дни я в отчаянии снова пришел к Пинхасу:

– Послушай, Пинхас, отпусти Сарит, а я тебя к пещере той провожу, где рукопись лежала. Вдруг там еще что-то в этом роде осталось.

– Разумеется, ты меня проводишь к той пещере, но все же не раньше, чем передашь ту самую рукопись.

– Но почему тебя не интересует сама пещера? Мы же с Андреем не специалисты, мы могли что-то там не заметить. Вдруг там еще одна такая же рукопись лежит?

– А вдруг нет? А вдруг там ничего кроме черепков? Зачем мне кот в мешке? Я отдам тебе Сарит – и взамен не получу ничего.

Пинхас улыбался, он явно наслаждался моим унижением и своим открытым цинизмом.

– Не надейся. Я не мать Тереза.

– Вижу, – пробормотал я с горечью.

– Так вот, хоть я и не занимаюсь благотворительностью, но как профессор я все-таки дам тебе мудрый совет. И если ты им воспользуешься – у тебя все наладится. Если рукописи ты найти не можешь, то не трать попусту время, а попроси своих раввинов, чтобы они подыскали тебе подходящую партию. Поверь, и помимо Сарит на свете много замечательных девушек. Дело в том, что у Сарит уже есть муж. Привыкни, наконец, к этой мысли.

Какой негодяй! – подумал я.

Когда я пересказал Сарит наш разговор, она ответила:

– Да, он негодяй, Ури, но боюсь, он дал тебе хороший совет. Это мое замужество с ним – мое несчастье. Ты не должен из-за этого страдать. Представь, что я состояла бы с ним в счастливом браке. Ведь ты бы меня не добивался?

– Разумеется, нет. Но если бы я заметил, что ты несчастна с ним, я бы предложил тебе то, что предлагаю сегодня: добиться развода и выйти за меня.

Сарит была явно рада услышать это признание. Лицо ее как-то просветлело. Между тем произнесла она нечто противоположное тому, что читалось в ее глазах.

– Ты же видел, какой он, Ури. Ты попусту теряешь время.

– Глупости. Он не из тех, кто только тебе назло не станет оформлять своих отношений с какой-либо другой женщиной. Да кроме того, такую женщину, которая согласится на подобные отношения, тоже поискать надо… Когда-нибудь же он женится, и ты станешь свободна.

– Когда «когда-нибудь»? Если честно, я боюсь, что он вообще себе никогда жены не найдет. С одной стороны, она должна быть красивая и не глупая, а с другой – восторженно соглашаться с каждым его словом. Поверь, когда до тебя начинает доходить, что в этом поддакивании состоит твоя важнейшая супружеская обязанность, то ты невольно начинаешь ею тяготиться. А после того как Пинхас на мне обжегся, он по этому предмету других претенденток строго будет экзаменовать.

– Трудно быть женой гения, – съязвил я.

– Во всяком случае, эта ноша не по мне…

* * *

В этот вечер еврейские жители Иудеи и Самарии в знак протеста против уступок, сделанных Нетаниягу в Уай-Плантейшен, стали устанавливать караваны на холмах, соседствующих с их поселениями. Сам Шарон, сопровождавший Нетаниягу в США и поддержавший его уступки, призвал поселенцев захватывать ничейные земли и обживать их.

Так в те дни возобновилось застопоренное Рабиным заселение территорий. На холмах рядом с поселениями устанавливались караваны. Поселки эти стали называться «маахазим», что буквально значит «владения», которые в русскоязычной прессе прозвали «форпосты». Армия эти «маахазим» снимала, но их выставляли вновь, и некоторые из них со временем получали официальное признание властей.

Как раз в ту пору мой хозяин, окончательно отчаявшийся найти еврейских работников, нанял трех таиландцев. Особого смысла оставаться на той ферме у меня не было, и в декабре я поселился в «маахазе» Инбалим, где как раз в тот момент организовывалась ферма. Маахаз этот был расположен на том самом месте, с которого я показывал когда-то Сергею и Ольге Иудейскую пустыню.

Так случилось, что как раз в те самые дни переезда я случайно встретился с ней в Иерусалиме. Я купил себе настольную лампу в каком-то магазине на улице Агриппас и у самого выхода столкнулся с этой странной особой.

Ольга мне явно обрадовалась. Несколько месяцев назад она звонила и предлагала повидаться, но, памятуя о нашей прежней нелепой встрече, я отказался, сославшись на занятость.