Месть Фарката Бона (СИ)

Пока Дарнейлу нашу с почестями, манерами да хитростями всякими в Обители принимали (о чем опосля расскажу), бесстыжий Фаркат Бон соблазнял своего охранника и приятеля на некую небезобидную проделку, ради которой с отрядом и потащился. Уламывал потихонечку, но вот пора и настала. И тот, бедняга, когда домой пришел и паршивца с порога увидал, так прямо у двери на сундук… раскрытый… и упал:

— Шкварка ты очумелая, что еще задумал?! — закричал было, да поперхнулся выбранный котом «в мужья» солидный оруженосец архонта, сорокалетний Лон Аркай, потирая разбитый зад. А потом и вообще речи лишился — как хорошенько рассмотрел, что мальчишка, придерживая зубами задранную яркую юбку, натягивает на свою хилую ножонку белый шелковый чулок — только пальцем в того тыкал и что-то мычал.

— Это хорошо, что тебе нравится. Значит, кого надо тож до самых дресён проймет! — выплюнув подол, Бон улыбнулся, как гиена. — Давай помоги, лиф туже затяни. — И повернулся к мужчине спиной.

— Никуда я с тобой не пойду! С бусорью (1), что ли? Да тебя ж там враз снасильничают… Хотя, какая с тебя девка! А как распознают, что парень, то и в проруби утопят. — Зул Аркай попытался вразумить дурачка и, наверняка, леща бы тому отпустил или чего посерьезней, да велено было Фарката ни в коем разе не обижать. И приказов, если честно, имелось даже два — от госпожи месмы и от самого геризого. — И куда ты, вообще, бедотень лягастый, в такой непотребности собрался… лась? — оторопело закончил рыцарь.

— А и не надо, дорогой Вимник, я с товарками иду. У господина Хрунка праздник, а парням для танцев пар не хватает. Так что девушки завсегда задаром угощаются. — Повернувшаяся к нему дева была дивно хороша. Словом «красавица» такое совершенство даже назвать было стыдно. Короче, мечта, белокурая богиня, царица снов… чаровница. Да и то всё вместе и поболе.

— Э… — сказал Аркай, — ну я всяко тебя стеречь буду. — И послушно подал «супружнице» меховую душегрею.

Танцы в новом доме семьи Мерейю только-только начинались (еще мужика ждали, что на падоку игрун был знатный), когда в зал вошел сын хозяина. Приглашенные молодые бабенки и девицы зашептались и захихикали — хоть и в женихах ходил темнокудрый Хедике, а покружиться с красавчиком местным кокеткам хотелось. Напоследок.

А он, как опаху сбросил и увидел незнакомку, сидящую рядом с соседской рябой Луттой, так рассудок и потерял! Враз к бочке с жамкой подошел, будто выпить решил, и у виночерпия спросил:

— Кто такая?

— Которая? — слуга бестолковым прикинулся.

— С белыми кудрями, болван! — Хедике так спиной стоять и остался.

— Так то дочка тетки Мирзы. Что перед свадьбой со своей кикиморой даже на перестарок потянуло? — Хихикнул парнишка, за что получил от разозлившегося Мерейю тычок под ребра и охнул от боли, проливая выпивку. — Приезжая. Замужняя.

— Смотрите, госпожа Вимник, этот ли не хорош? Я ж говорила! — прошептала Лутка на ушко черноволосой Кате Боне. — Ужель не глянется?

— Пф, — отвечала восторносая задавака, кутая тощие плечики в тёмно-вишнёвую шаль. — Давай поспорим на… два щелбана, — пожалела она на закладе небогатую подружку, — что все танцы этот… Хидерко, что ли, или как там его… Со мной одной протанцует, да еще нас орехами в меду одарит, винца дорогого, мирканового, принесет (2)? — И ударили по рукам. Негодницы…

Хедике Мерейю, пьяный от страсти, уже пятый танец держал в своих объятьях прекрасную иностранку. Едва смолкали последние звуки немудреных мелодий, как подскакивал к музыкантам, денег вроде и не давал, но по-новой играть приказывал.

А что вообще на простецких посиделках с угощением пляшут кроме устаревшей топтуники? Так и в Воксхолле еще наши прабабки с прадедками кренделя ногами выделывали. Скучный танец. Володенка — чуть поживей, с перескоками, а уж совсем всем надоевшая заскружельница с поворотами и поклонами — так только для детишек...

Ката смеялась грудным голосом, откидываясь на крепкие руки Хедике, розовела молочной кожей, прикрывала веками сапфиры блестящих глаз… Полные груди молодой женки заезжего купца в такт музыке колыхались в вырезе тугого корсажа и подскакивали упругими мячиками, когда парням по рисунку танца было положено, держа за талии, с гиком вскидывать своих партнерш в воздух.

А запах ее вспотевшей кожи казался влюбленному Мерейю лучшими духами на свете… «Та-та-та» — кружила незатейливая мелодийка. «Тук-тук-тук» — стучала кровь в висках Хедике Мерейю…

— Выдь ко мне, выдь, как твой муж уснет! — шептал он в темных сенях на ухо своей зазнобе. — Я тебе сережки принесу, любая, сладкая моя кася, только побудь со мной! — И тискал не особо уворачивающуюся развратницу. А та все хихикала, губы пухлые подставляя:

— Да я ж замужняя, порядочная! Что мне твои сережки. У меня и свой мужик щедрый да богатый, ни в чем мне не отказывает.

— Так что ж ты хочешь, краса? — задыхался Хедике.