Месть княгини Софьи

И первого октября сорок пятого года Василий Васильевич действительно выехал из Нижнего Новгорода во главе огромной ордынской армии – освобождать свою державу от крамольников.

Правда, вместо обещанных восьмидесяти тысяч нукеров Улу-Мухаммед дал своему пленнику всего восемьдесят сотен. То ли передумал, то ли для красного словца сильно преувеличил свои возможности. На востоке, известное дело, обожают велеречивость и преувеличения. И болезни сей подвержены не токмо летописцы и царедворцы, но и сами правители.

11 октября 1445 года. Москва, Кремль, малая Думная палата

Дмитрий Юрьевич по прозвищу Шемяка обсуждал с князем Борисом Александровичем Тверским, приведшим к Москве свою дружину, как разумнее всего очистить суздальские и владимирские земли от татар, не распыляя при этом сил и не оголяя столицу, когда в жарко натопленную залу неожиданно ворвалась раскрасневшаяся Софья Витовтовна прямо в крытом шелком домашнем халате и громко расхохоталась:

– Вот и все, Юрьевич, собирайся! – вытянула она тонкий и бледный указательный палец. – Седлай коней, зови холопов, надевай броню! Смерть твоя пришла! Только что вестники от Нижнего Новгорода прискакали, сын мой во главе полков бесчисленных Русь освобождать идет!

– Рад за моего брата… – с трудом скрыл удивление Великий князь. – Гонцы, часом, не рассказали, как ему удалось вырваться из полона и где он взял столько войск?

– Хан Улу-Мухаммед сам отпустил его из плена и наградил своею армией! – гордо выкрикнула вдовая княгиня. – Собирайся, Юрьевич, навстречу каре своей за предательство и подлость! Посмотрим, столь же ты храбр на поле ратном, как в чужом доме хозяйничать!

Женщина гордо вскинула подбородок и вышла из Думной палаты.

– Приказывай, Дмитрий Юрьевич! – повел плечами князь Тверской.

– Возвращайся домой, Борис Александрович, – ответил Дмитрий Шемяка. – Спасибо тебе за отклик быстрый да за дружбу верную. Бог даст, я тебе за сие когда-нибудь добром отплачу.

– А как же ты, княже? – не понял его союзник.

– Я тоже поеду. Домой, в Углич.

– Но как же… – совсем растерялся тверской князь. – Как же трон, Москва, как земля русская?!

– Прости, Борис Александрович, но в старые добрые времена я дал клятву своему отцу никогда не искать трона брата своего Василия Васильевича. И сверх того, я приносил ему присягу на верность и целовал меч. Поэтому я не стану воевать против своего брата, – объяснил Дмитрий Шемяка. – Раз Василий Васильевич возвращается домой, так тому и быть.

– Но он же ведет ордынские толпы!

– Он – Великий князь, – пожал плечами Дмитрий Юрьевич. – Как можно сражаться с тем, кому поклялся в повиновении? Я никогда не нарушаю своих клятв, Борис Александрович. Сие есть грех большой. Нехорошо.

– Значит, в Углич к себе поедешь? Книжки читать?

– Да, Борис Александрович, – согласился князь Шемяка. – Поеду домой, читать книжки. Такова воля богов…

* * *

Двадцать первого октября тысяча четыреста сорок пятого года князь Дмитрий Юрьевич, без спешки закончив начатые государственные дела, собрал необходимые пожитки и вместе со своею свитой, двором и дружиной отъехал обратно на Волгу, в богатый, торговый Углич, имеющий к тому же большую и прочную крепость.

Двадцать шестого октября, под звон колоколов и гул набата в распахнутые ворота древней Москвы въехал Великий князь Василий Васильевич – верхом на чалом скакуне, одетый в прочную кольчугу, с кривой саблей на левом боку. Следом, высоко неся над собою татарские бунчуки с волчьими и конскими хвостами, с трезубцами и красными шерстяными кисточками, въезжала тяжелая многочисленная конница – в черных и коричневых халатах с нашитыми на них пластинами и без, с пиками, украшенными цветными ленточками под тонким коротким острием, с колчанами на холках коней и щитами на их крупах, в кожаных штанах и войлочных цветастых сапожках.

Непобедимая ордынская армия впервые в своей истории смогла-таки войти на мощенные дубовыми плашками улицы упрямой и неуступчивой русской столицы…

11 февраля 1446 года. Углич, княжеские палаты

После обеда князь Дмитрий Юрьевич, как всегда, сел почитать у печи.

Зная о сем увлечении правителя, истопники никогда не грели печь ввечеру или утром, а разжигали аккурат к концу обеда, не прикрывая дверцы. Правитель, допив сыто, приходил сюда, вытягивал ноги к пляшущим языкам пламени, разворачивал очередной берестяной свиток. Свет из окна через его плечо падал на текст, и…