Месть негодяя

Мне вдруг так снова хочется, что не могу сдерживаться — срываю с нее одежду… Она садится на корточки, делает все очень нежно. Но я понимаю — быстро не получится. Трудно сделать за две минуты то, что надо делать часами…

…В одиннадцать разбудил домофон. Привезли воду.

Удивительно, спал так мало и выпил так много, да еще делал и то и другое с сигарой в зубах, а чувствую себя, как младенец! «Может, многие младенцы так и рождаются — с маленькими бутылочками вина и крохотными сигарками в беззубых пастенках? — фантазирую весело. — Может, за это и хлопают по попке, едва перерезав пуповину?»

Бодрящий наркотик в крови кипит! Сердце переполняют радость и желание всегда быть счастливым. Хочется звонить Глазкову, Тане, Вознесенскому, Бонч-Бруевичу, Путину, Господу богу! Рассказать им, как важно радоваться каждому мгновению, проведенному на земле! Мечтать, строить планы, замахиваться на труднодостижимое и не бояться, когда оно замахивается в ответ! Стараться во всем быть максималистом, как молодой и амбициозный удав, решивший сожрать на завтрак половозрелого быка, или как бычок-подросток, решивший на спор проделать не короткий путь в лабиринте желудочно-кишечного тракта половозрелого удава! «Глазков явно что-то подмешал в сигары! — думаю, не в силах успокоиться. — Бармен что-то подсыпал в вино! В поцелуях Тани была такая космическая благодать, как будто она натерла губы специальным волшебным блеском или незадолго до нашей встречи целовалась взасос с самим Иисусом Христом, Магомедом или Буддой…»

Скорей бы наступил вечер! Снова встретиться с Глазковым, пойти ужинать в хороший ресторан, на дискотеку, в толпу красивых и влюбленных в жизнь!

Принимаю горячий душ.

Выпиваю крепкий горячий кофе без молока.

Выхожу на улицу, чтобы подставить лицо солнцу и ветру.

Полдень. Тепло и солнечно. Осенью в солнечный день трудно без часов определить утро, или вечер. Солнце не поднимается и не опускается, а как будто неподвижно висит беспристрастным золотым фонарем. И свет другой. Мягкий. Как летом на закате. Или на рассвете далеко от дома, где ты прогудел ночь навылет с кем-то, кого уже и не вспомнить. И теперь идешь по пустынной морской набережной среди стариков, ковыляющих на утренний заплыв, поглядываешь на их измученные жизнью узловатые синие ноги, торчащие из отутюженных шорт, и ликуешь — все лучшее впереди!

Вечером звоню Глазкову. У него все утро и день были какие-то приключения, он усталый и не выспавшийся, собирается залечь спать.

Набрал номер Тани.

— А я как раз недалеко от тебя, — говорит. — Что купить?

…Сидим на диване у телевизора. Ем заказанный в ближайшем ресторане отварной говяжий язык с картошкой и помидорами, пью виски со льдом. Таня пьет воду.

— Хочешь сигару? — спрашиваю, видя, что она совсем не получает удовольствия от воды.

— Мне не нравится курить.

— Мне тоже. Но я подсел на вкус сигарного дыма — он помогает быстрее высыпаться и испытывать радость от ерунды. И то и другое в последнее время мне необходимо, как воздух…

Выкуриваем вместе небольшую сигару «Ромео и Джульетта», одну на двоих. «Господи, и кому пришло в голову так назвать сигары?! — думаю. — Чтобы оправдать название, я бы написал на коробках руководство: „Только для тинэйджеров. Рекомендуется выкуривать одну сигару на двоих перед сном. Для улучшения действия никотина лучше запивать раствором цианистого калия“». Целуемся на диване, по очереди прикладываясь к сигаре.

А потом мы в спальне…

При свете ночника…

Долго…

…Чупа-чупс придумали не для детей — эти леденцы надо разрешить продавать только в секс-шопах…

Все, что она делает сейчас со мной, не для меня — это ей так хочется. Но даже если это не так и она играет — пусть! Да здравствует обман, приносящий блаженство! Да здравствует ложь, от которой встает! …Когда снова вошел в нее, она сразу влажно и шумно кончила. И почти одновременно с ней я.

…Когда Таня уехала, я быстро лег и погасил свет. Была половина четвертого, а вставать в семь.

«— Сигары идут только мужчинам — они стимулируют, расслабляют и придают мужественности.

— А что придает женственности?

— Ныть, рожать детей, обсуждать соседей… <…>

— Ты неправ.

— Нет ни правых, ни виноватых. Каждый исполняет свою роль.

— И каковы эти роли?

— Ты стремишься быть живой и твоя роль быть живой и преумножать жизнь вокруг.

— А твоя роль?

— Моя роль — быть мертвым, абсолютно мертвым…»

Ингмар Бергман «Земляничная поляна»

«Серые пятна на экране…»

…Сцена в мэрии, в кабинете Филиппа занимает почти четыре минуты. Таких длинных игровых сцен на этом проекте еще не было.

Во время репетиции подъехал Бонч-Бруевич.