Месть негодяя

— А как же любовь Родиона к Наталье? — спорю. — Если бы я ее использовал, чтобы отомстить Филиппу, то превратился бы во второго Филиппа. И, по-моему, интереснее, чтобы Ольга любила Родиона. Мы корректируем сценарий, корректируем свою игру. Давайте и здесь подкорректируем. Пусть Ольга будет теплая. Не все женщины — прагматичные Юли Гулько…

Вторые роли.

…Раннее утро. Пятница стоит на газоне, спиной к моему подъезду, смотрит в небо.

— Медитируешь? — спрашиваю, подойдя.

Женя вздрагивает, как будто только что был бесконечно далеко, откуда просто так не отпускают, но тут же смеется, звонко и бодро, как пожарник. Он всегда так смеется, я заметил еще в первый день знакомства. Как будто смехом возвращает себя откуда-то, где смеяться запрещено.

Приезжаем на площадку, быстро переодеваемся. Художник по костюмам дает померить новое пальто — короткое, серое, в полоску. В нем нет романтической отрешенности, как в том, коричневом, от Кевина Кляйна, что я надел сразу после зоны, но есть грозная самоуверенность, что обычно приходит с рубцами на месте недавних открытых ран…

По привычке поднимаю воротник.

— Ты думаешь, надо? — сомневается художник по костюмам. — Это десятая серия, Родион другой.

Она права, но что-то же должно остаться от прежнего Родиона. Так же, как что-то всегда остается от прежнего меня. Потому что я знаю — не будет другого мира, есть только этот, и, значит, меняться надо очень осторожно, чтобы не повредить невидимые кровеносные сосуды, связывающие меня с ним…

Первая сцена — выхожу из гостиницы после встречи с Гординым. Гордин — новый персонаж. Бывший зек, выдающий себя за «человека Кремля». На самом деле за ним стоят такие же бывшие зеки — с сомнительным прошлым и большими деньгами. Они хотят прибрать к рукам кабельный завод, выкупив контрольный пакет акций. Родион не знает, кто Гордин на самом деле, он просто хочет получить работу. И Гордин его берет.

Когда Родион появляется после встречи с Гординым из дверей гостиницы, Пятница торопливо идет ему навстречу от машины.

— Не нравится мне этот Гордин, — должен он сказать. — Четыре года назад видел в зоне очень похожего на него…

— Не важно, — отвечает Родион. — Это все не важно…

А что важно? То, что Родион снова в деле, снова на первых ролях! По сути Гордин только что назначил его главнокомандующим в войне против мэра Филиппа Кудасова. С этой встречи начинается возвращение Родиона и крах Филиппа.

Женю как будто что-то мучает. Как будто он все еще на газоне перед подъездом моего дома. Я видел, как он перед съемкой отвел Володю в сторону и стал ему что-то страстно предлагать. Видимо, придумал что-то по роли, что-то, с его точки зрения чертовски интересное. Но Володя отказал. Я расслышал только обрывок фразы: «…Нет, Женя, нет, здесь не нужно…» Теперь Женя выглядит подавленным. Я его понимаю и сочувствую, но Володю я понимаю тоже. Часто актер тяготится крохотным размером роли, пытается расширить, придумывает что-то вне контекста сцены и основного конфликта, толкающего действие вперед. Это как если бы он играл, например, роль секунданта в сцене дуэли Пушкина и Дантеса, и предложил режиссеру вместо короткого своего текста — «Сходись!» — почитать Пушкину свои собственные стихи или, например, исполнить для Дантеса бурятский народный танец одинокого охотника в сезон дождей… Одно из настоящих испытаний — быть на вторых ролях, и без разницы, актер ты, или работаешь в правительстве. Можно ведь привыкнуть, и тогда первым уже никогда не будешь. Но, в то же время, надо уметь вовремя отходить на второй план, давать партнеру возможность раскрыться — это уже тактика. А может, даже стратегия…

Я хочу такого бога, чтобы поддерживал меня в бою!

…На первом этаже «хрущевки» обшарпанная однушка. Пожелтевшие и выцветшие обои. Истрепанная совковая мебель. Разбитая односпальная кровать в углу… Черт, а я ведь здесь уже когда-то был! Только в другом городе. И в другой жизни. Там, где на стенах было напшикано «Старт»… Мог задержаться. Остаться навсегда. Так и прожить всю жизнь на первом этаже, с решетками на окнах от воров. На разбитой кровати в углу. Но выскочил! …Для кого-то прекраснее всего в мире звучат слова «Кушать подано!». А для меня это звук поднимаемого якоря, гул взлетающего самолета и гудок уходящего поезда! Я вечно в движении. Никогда не распаковываю чемоданы. Тороплюсь. Кажется, ни разу не зачистил вдрызг ни одной зубной щетки — каждый раз забывал их там, куда больше не возвращался…

Переодеваюсь, гримируюсь и жду, когда позовут. Лежу в моем вагончике, закутавшись в пальто. Еле слышно работает вентилятор, гоняя сырой холодный воздух. Бесконечный дождь стучит по крыше вагончика, идет волнами. Немного кружится голова. Как будто я в море, в каюте яхты. Далеко от земли…