Месть негодяя

«Это еще одно испытание, — внушаю себе. — Кто-то хочет, чтобы я сдался, уступил. Нельзя!» На память приходят несколько цитат. Например:

«Большинство разочарований в жизни случается потому, что люди не подозревают, как близко они находились к успеху, когда отступили…»

И еще:

«Вы не можете ничего поделать с длиной жизни, но вы можете сделать что-нибудь с ее шириной и глубиной…»

И еще:

«Чем медленнее мы двигаемся, тем быстрее умираем. Мы не лебеди. Мы акулы…»

Возвращаюсь в камеру и снова пытаюсь играть. Текст вязнет, слова как будто пробиваются сквозь расплавленный воск или кисель. Снова сажусь во дворе, держу на затылке мокрое полотенце. Из-за стены доносятся свирепые крики охранника, избивающего моего дублера…

Когда объявляют обед, еду в больницу на рентген и томографию. Приговор врача — неделя постельного режима. Врач не знает, что это невозможно — у нас есть всего десять дней на зону, там так много надо снять!

…Консультант по зоне Санек отсидел двенадцать лет за убийство мента. Сел в двадцать один год, вышел в тридцать три… Милиционер, которого он избил, умер спустя три часа после избиения. По словам Санька, это и спасло — получил срок за непреднамеренное убийство, а так намазали бы лоб зеленкой, то есть расстреляли. У нас Санек играет самого себя — Володя написал для него небольшую роль. Володя и нашел Санька. Когда снимали аэропорт, бывший зек подрабатывал в массовке. Володя обратил внимание на его наколки и взял на заметку.

В жизни консультант одет в короткую потертую кожаную куртку и широкие штаны, зауженные от колена вниз, так называемые бананы — кто жил в 80-е, знает… И сам, как эта куртка — тертый, но прочный и живучий… У него маленькие, холодные, пронзительные глаза, широкие скулы, короткие темные волосы. В волосах ни сединки — видимо, закрашивает. Еще он старается чаще улыбаться и носит очки. Я подглядел — вместо линз простые стекла. Должно быть, Санек думает, что очки придают ему интеллигентности.

…Пятница предупреждает Родиона о готовящейся расправе. Зеки приговаривают Пятницу за это к казни. Родион идет к смотрящему зоны спасать друга.

— Не трогай Пятницу! — кричу на весь барак. — Он просто хотел помочь… Я отдам тебе все мои заначки, только оставь его в покое!

Володя хочет, чтобы в этой сцене я заплакал.

— Можно, я заплачу только на «крупняке»? — прошу. — Я не знаю, как это делать много раз подряд, я не робот…

Сняли общий план, в котором слез не видно и можно не доводить себя до реальных слез.

Пока перед «крупняком» поправляют свет, выходим в коридор.

— Я читал, что американские мегазвезды, такие, как Николсон, Де Ниро, Аль Пачино, в трудных эмоциональных сценах тоже делают только один дубль на крупном плане, — говорит Володя. — Один золотой дубль! Серьезные сцены там долго репетируются, но когда приходит время крупного плана, актер выкладывается на всю катушку в одном единственном дубле и, если по каким-то техническим причинам все же надо повторить, повторяют съемку в другой день.

Санек молчит. Только губы у него слегка шевелятся. Как будто подсчитывает, сколько при их гонорарах стоит один такой дубль.

— Это многое объясняет, — говорю. — Тут на днях пересмотрел «Пролетая над гнездом кукушки». Там в некоторых сценах Николсон так играет! Трудно представить, как это возможно повторить десять раз подряд.

— Мой любимый фильм! — обрадовался Володя. — Я смотрел его миллион раз… Николсон там такой живой и сложный! Твой герой тоже получается сложным. Вижу, как ты ищешь, пытаешься сыграть сложнее. Я тоже, когда был актером, старался играть сложнее. Как хорош сложный Форест Уитакер с этим своим птозом верхнего века! Или сложный Филип Сеймур Хоффман, этот старик, которому нет еще и сорока пяти! Они странные. Странность и сложность всегда интересней понятной прямолинейности.

«К сожалению, у нас мало, кто умеет играть шепотом, — думаю. — А ведь шепот — это прямая речь кино…»

— Что такое птоз? — интересуется Санек.

…Дубль удачный, но оператор просит снять еще один.

Когда сыгран отличный дубль, следующий положить в десятку трудно. Мешает послевкусие. Его хочется продлить, повторить результат. По Станиславскому, результат играть нельзя — для профессионального актера это, как дважды два четыре. Но соблазн слишком велик. В голове сами собой прокручиваются, одна за другой, каждая секунда удачного дубля, не можешь отказать себе в удовольствии посмаковать сиюминутную победу. Поэтому следующий дубль редко получается удачным. Пока не вернешься к исходной точке, не поведешь новую тропинку по целине, хорошо не получится.

— Вышка, — комментирует Санек последний дубль, что на его языке означает «очень хорошо».

— Снято, сцена закончена, — кричит Володя от мониторов, подходит, жмет руку. Лицо счастливое. Санек тоже жмет руку.

— А ты знаешь, что тебе нельзя пить? — вдруг резюмирует тоном знатока.

— Почему? — я еще не отошел от сцены и не понимаю, он сейчас о ком — обо мне или о моем герое.