Месть негодяя

Захотелось проснуться. Но это не просто, когда с трудом заснул, и мозг помнит, что надо успеть выспаться перед ранним подъемом — просыпаешься снова и снова, но все это во сне, цепляешься за детали, путаешься, отражаясь в бесчисленных кривых зеркалах, как герои Орсона Уэллса… А потом я подумал во сне, что это даже хорошо — быть посторонним. Если со мной что-то случится, например, погибну на войне, сяду надолго в тюрьму или улечу в космос и не смогу вернуться, никто не будет обо мне горевать. А заставлять горевать тех, кого любишь — это, по-моему, худшее, что может случиться с человеком, ну, после потери способности любить, конечно…

Будильник поставлен на семь. Но полседьмого под окнами уже рвут воздух быстрокрылые автомобили, под землей, в туннелях, бьют копытом нетерпеливые электрички метро, в небе гудят, заходя на посадку, бумажные самолетики моего детства… Это еще не явь, но уже и не сон!

Встаю с квадратной головой. Цепляясь за шкафы и стены торчащими из висков невидимыми углами, ковыляю в ванную. Принимаю горячий душ — фыркаю и насвистываю. Когда фыркаешь или насвистываешь, мир вокруг улыбается. А это всегда не плохо! Но горячая вода в колонке, как все хорошее, быстро заканчивается — мне, с моим знанием темных сторон этой светлой жизни следовало бы предвидеть. Чертыхаясь, смываю мыльную пену холодной водой и, чтобы согреться, изо всех сил растираюсь полотенцем.

Пью кофе, присев в гостиной на широкий подоконник, считаю полосы движения под окном. Одна, две, три… Восемь. Четыре в одну и, соответственно, в другую. Эти восемь теперь будут гудеть в моей голове до зимы. Неужели я к этому смогу привыкнуть?! И как мне это поможет в работе над ролью? Нет, надо с этой квартиры валить — пусть будут какие-то другие испытания!

Заливаю кипятком два пакетика быстрой каши. Вчера девушка в магазине внизу сказала, что это обычная каша — не в пакетиках. Я просил ее дать мне обычную — не люблю я всего этого мелко фасованного, одноразового, рассчитанного на среднестатистические потребности среднестатистических потребителей. Обманула! Даже продавщицы здесь настроены против меня. С кем же я буду заниматься коротким дружеским сексом — единственно возможным сексом в бою?!

Первый съемочный день

В восемь звонит водитель Вадим. Он уже внизу, приехал пораньше, чтобы не заставлять ждать. Голос подчеркнуто бодр. Как будто он какое-то время репетировал эту бодрость, прежде чем позвонить. Спускаюсь быстро — тоже не люблю, когда кто-то ждет меня, нервно курит, поглядывает на часы… И тоже делаю это подчеркнуто бодро, как будто репетировал, прежде чем спуститься.

Тихая лесная дорога в две полосы. К обочине причалили актерские вагончики, микроавтобусы, служебные и личные автомобили. Находим свободное место в хвосте. Но если бы пришлось отступать и давать задний ход, то мы оказались бы первые. Я люблю быть первым, но не люблю отступать, поэтому, если что, отступить у них теперь вряд ли получится.

Выныриваю из машины, плыву вдоль бесконечного киношного «обоза» туда, где ставят камеру и свет, оборудуют место под режиссерские мониторы, и высокая красивая мужская фигура чертит ногами на асфальте невидимые крестики и стрелочки… Чем ближе к эпицентру, тем ощутимее невидимые энергетические круги. Это продюсер и режиссер проекта Александр Бонч-Бруевич — мы познакомились в Москве, на пробах. Тридцать лет назад Бонч-Бруевич начинал актером в местном театре юного зрителя. Но уехал учиться за кордон. По одним данным в Лос-Анджелес, по другим — в Варшаву. О нем долго не было слышно, пока пять лет назад он не вернулся и не взорвал рейтинги режиссерским дебютом «Базилио, ты опасен!». Это 12-серийка об увлекательных похождениях бывшего спецназовца по кличке «Кот».

Сейчас Александр Бонч-Бруевич в узких трикотажных, слегка расклешенных штанах и желтой, элегантно застиранной футболке. Так любил одеваться волк из «Ну, погоди!», выходя на охоту за зайцем. И Маяковский, выходя на охоту за славой. Благодаря длинным сильным ногам режиссер и продюсер перемещается по площадке быстро, порывисто и, я бы сказал, злорадно. Как будто каждым движением хочет крикнуть: «Вот, смотрите! Вы в меня не верили, а я снимаю, продюсирую, работаю… Утритесь!» «Да, внутри у него рессора! — думаю. — Кажется, на одной съемочной площадке ему тесно, и он хотел бы в одно и то же время снимать в десятке разных мест, мгновенно перемещаясь по воздуху…»

— С приездом, Алексей! — приветствует Бонч, подтвердив мое предположение о рессоре тем, что неожиданно появился рядом, а точнее — возник. — Как разместились? Как самочувствие?

Кивает на коренастого плотного человека в джинсовом костюме, подошедшего к нам, как только мы заговорили.

— Познакомьтесь, это еще один режиссер — Володя Вознесенский. Будет снимать вместе со мной.

— И продюсер, — добавляет Вознесенский. Он кажется расстроенным и похож на обиженного Джека Николсона. Хочет что-то сказать, но в это время в кармане его дорогой джинсовой куртки неуютно дребезжит телефон.