Сукарно считал вопрос крайне простым. Голландцам совершенно нечего было делать где бы то ни было, кроме родных Нидерландов. Индонезия была демократический полиэтнической национальной республикой. Раса не имела значения, как и уровень экономического развития Папуа. Годами его правительство в Джакарте пыталось договориться с голландцами, но безуспешно. Затем с 1954 по 1958 г. Сукарно поднимал этот вопрос в ООН. В его родной стране это подразумевало организацию протестов, чтобы оказывать на Нидерланды максимальное давление. Вашингтон, не желая вызывать враждебность голландцев, важных союзников по холодной войне в Западной Европе, отказывался поддержать требования Индонезии.
Для индонезийцев то был вопрос национальной гордости — настолько важный, что в конце 1957 г. правительство Индонезии, разочарованное семью годами бесплодных попыток достучаться до своих оппонентов, изгнало из страны всех оставшихся голландских граждан{189}
. Это не могло не обернуться ударом для экономики. С момента обретения независимости прошло всего восемь лет, система государственного образования только-только наладилась, и Индонезия просто не успела обучить достаточное количество людей, способных руководить институциями, сложившимися за века колониализма.Франциска вспоминает, как к моменту ухода голландцев в ее библиотеке и социальной жизни впервые стала господствовать Индонезия. Ее родина радикально трансформировалась меньше чем за два десятилетия, превратившись из государства, где она относилась к меньшинству цветных, допущенных учиться в одном классе с белыми, в страну, где она сама руководила библиотекой и где все держалось исключительно на плечах ее соотечественников-индонезийцев. Именно в таком мире Франциске предстояло растить своих детей — теперь их у нее было трое. Выбирая имена детям, они с Зайном смешали местные традиции с интернациональными идеалами. Первую дочь назвали Дамаяти Нанита —
Вокруг них в Джакарте формировалось целое поколение, воспитанное на ценностях, выкованных в 1945 г. Студенты, рабочие и простые люди самого разного происхождения сплачивались против империализма во всех его формах. Джонс наблюдал их протесты непосредственно перед своим домом.
Бенни Видьоно, преуспевающий студент экономического факультета, оказался участником одной из таких демонстраций, когда учился в колледже в Джакарте. Он присоединился к толпе, которая увлекла его на площадь Свободы, Лапанган Бантенг (это новое название, прежде она называлась площадь Ватерлоо). Атмосфера была насыщена электричеством: люди отстаивали свои права и
Говард Джонс объездил всю страну, спрашивая индонезийцев, действительно ли для них важно, чтобы Папуа стала независимой от голландцев. Ответ был однозначным. Да, для них это важно. Однако позиция Вашингтона осталась неизменной. Джонс вспоминает, что местные жители приходили к нему снова и снова и говорили с неподдельным изумлением: «Мы просто не понимаем Америку. Вы когда-то были колонией. Вы знаете, что такое колониализм. Вы боролись, страдали и умирали за свою свободу. Как же вы можете поддерживать существующее положение?»
Уже десять с лишним лет представляя Соединенные Штаты в Азии, Джонс не знал, что ответить. Да и что тут можно было ответить? Поступки Соединенных Штатов говорили сами за себя. Джонс понял: «Мы сами превратились в империалистическую державу»{190}
.4
Альянс ради прогресса
Бенни
Бенни Видьоно родился в 1936 г. в Магеланге в Центральной Яве в семье с китайскими корнями. Иммигранты из Китая, особенно из южной его части, начали переселяться на острова Юго-Восточной Азии несколько столетий назад. Многие бежали от голода или бандитов, в поисках работы или, по крайней мере, убежища на земле, где было всегда тепло и, казалось, всегда можно сорвать кокос с пальмы, если проголодаешься. Некоторые китайцы пришли в Юго-Восточную Азию еще в XI в., и иммиграция продолжалась вплоть до гораздо более близких к нынешним времен{191}
.