Читаем Метод Сократа: Искусство задавать вопросы о мире и о себе полностью

Мы пока говорили о решениях, касающихся только тех действий, которые затрагивают лично вас, то есть о вещах, внешне кажущихся привлекательными, но способными навредить вам в долгосрочной перспективе или даже, если бы вы понимали их еще полнее и еще лучше, прямо сейчас. В таких раскладах прекрасно видно, что любой человек стремится обеспечить благо для себя – в том ключе, в каком он его понимает. Но, однако, как толковать случаи, когда добродетельный, «правильный» поступок подразумевает заботу не о себе, а о других? Может показаться безумием делать что-либо вредное для себя

, но предпочесть то, что лучше для вас, чему-то хорошему для ваших ближних, кажется уже не таким безумным (хотя и эгоистичным) поступком. Тем не менее Сократ уравнивает подобные случаи[195]. Если вы поступаете неправильно и это ранит кого-то другого, то это плохо не только для пострадавшего, но и для вас. А в самом широком смысле никто по доброй воле не совершает зла даже в такой ситуации, то есть задевая ближних. Самые отъявленные злодеи неизменно убеждают себя в том, что все творимое ими в целом правильно. К сожалению, они находятся во власти недопонимания.

Эту идею легче представить в сократическом разрезе, если смоделировать ситуации, в которых ее несомненность станет очевидной. Теоретически вы, конечно, можете вершить ужасные вещи в отношении других людей, потакая при этом собственным интересам, например отбирая и присваивая принадлежавшие им деньги. Но вы не поступаете так не только потому, что боитесь наказания. Вам просто не хочется быть таким человеком; подобные поступки не дадут вам ощущения, что вы в самом деле стали лучше. Крайний пример на этот счет окончательно расставит все по своим местам. Представьте себя путешественником во времени, отправившимся в эпоху, где рабство было обычным явлением. У вас есть шанс обзавестись рабами, но вы отказываетесь: это не привлекает. Принимающие вас рабовладельцы решат, что вы либо глупы, либо совершаете великую жертву, потому что упускаете шанс устроить жизнь лучше. «Какая сила воли!» – подумают они. Но вы смотрите на ситуацию иначе. Для вас дело не в силе воли и не в самопожертвовании: у вас просто другое понимание того, что значит «стать лучше». (Когда-нибудь в будущем люди будут рассказывать похожие истории о том, как они мысленно переносятся в наше время и испытывают аналогичное отвращение к нашим представлениям о хорошей жизни.)

А теперь переверните этот пример, сделайте его не таким исключительным, и вы получите общую сократическую интерпретацию моральной ошибки. Когда вам не удается поступить правильно, даже ради других, речь идет не о силе воли. Так происходит из-за того, что вы либо не видите ситуацию «в целом», либо не видите ее влияния на других людей в частности, либо же просто не осознаете, что другие люди столь же важны, как и вы сами. За всем этим стоит недостаток знания.


Знания и эмоции. Утверждение о том, что добродетель есть знание, не понравится многим, поскольку из него следует, что все мотивы человеческого поведения сугубо рациональны. Иногда такую позицию называют «интеллектуализмом». Но стоит ли противопоставлять эмоции знаниям и не кажутся ли они порой столь же важными или более важными, чем знания?[196]

В поздних диалогах Платона эмоциям уделяется больше внимания, и некоторые читатели считают это шагом вперед[197]. Но эмоции, однако, можно рассматривать и как реакции на знания или убеждения.

Хороший пример – страх. Время от времени Сократ заявляет, что мужество есть своего рода знание, а трусость – одна из форм невежества. Поначалу это звучит странно, поскольку и мужество, и трусость связаны со страхом, а последний представляется нам чувством или эмоцией, а не знанием. Однако, когда люди боятся того, чего им и следует бояться, мы не называем их трусами. Трусость они проявляют в те моменты, когда опасаются того, чего опасаться не стоит. Взирая на трусость со стороны, мы довольно часто убеждаемся, что бояться, в сущности, и нечего. Но человек, объятый страхом, этого не видит. Иначе говоря, сам трус и сторонний очевидец его трусости испытывают разные чувства. В свою очередь, эта разница в чувствах проистекает из различий в том, как они понимают ситуацию или насколько глубоко их понимание. Вот как выразил эту идею Сократ в беседе с Протагором:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Революция 1917-го в России — как серия заговоров
Революция 1917-го в России — как серия заговоров

1917 год стал роковым для Российской империи. Левые радикалы (большевики) на практике реализовали идеи Маркса. «Белогвардейское подполье» попыталось отобрать власть у Временного правительства. Лондон, Париж и Нью-Йорк, используя различные средства из арсенала «тайной дипломатии», смогли принудить Петроград вести войну с Тройственным союзом на выгодных для них условиях. А ведь еще были мусульманский, польский, крестьянский и другие заговоры…Обо всем этом российские власти прекрасно знали, но почему-то бездействовали. А ведь это тоже могло быть заговором…Из-за того, что все заговоры наложились друг на друга, возник синергетический эффект, и Российская империя была обречена.Авторы книги распутали клубок заговоров и рассказали о том, чего не написано в учебниках истории.

Василий Жанович Цветков , Константин Анатольевич Черемных , Лаврентий Константинович Гурджиев , Сергей Геннадьевич Коростелев , Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Публицистика / История / Образование и наука
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика
Покер лжецов
Покер лжецов

«Покер лжецов» — документальный вариант истории об инвестиционных банках, раскрывающий подоплеку повести Тома Вулфа «Bonfire of the Vanities» («Костер тщеславия»). Льюис описывает головокружительный путь своего героя по торговым площадкам фирмы Salomon Brothers в Лондоне и Нью-Йорке в середине бурных 1980-х годов, когда фирма являлась самым мощным и прибыльным инвестиционным банком мира. История этого пути — от простого стажера к подмастерью-геку и к победному званию «большой хобот» — оказалась забавной и пугающей. Это откровенный, безжалостный и захватывающий дух рассказ об истерической алчности и честолюбии в замкнутом, маниакально одержимом мире рынка облигаций. Эксцессы Уолл-стрит, бывшие центральной темой 80-х годов XX века, нашли точное отражение в «Покере лжецов».

Майкл Льюис

Финансы / Экономика / Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / О бизнесе популярно / Финансы и бизнес / Ценные бумаги