Метро

Артем не сразу понял, что она имела в виду. Наконец до него дошло, и он раскрыл было рот, чтобы начать оправдываться, но так и не сумел ничего произнести, а просто стоял, хлопая глазами. Женщина, довольная произведенным эффектом, сменила гнев на милость.

— Ладно уж! Двадцать патронов за полчаса.

Оглушенный, Артем потряс головой, развернулся и чуть ли не бегом бросился прочь.

— Жлоб! Ладно, давай хотя бы пятнадцать! — прокричала ему вслед женщина.

Ульман стоял все там же, беседуя о чем-то с продавцом.

— Ну, так как насчет крыски, не надумали? — учтиво поинтересовался хозяин палатки, завидев возвращающегося Артема.

«Еще немного, и меня вырвет», — понял Артем. Потянув Ульмана за собой, он заспешил с этой Богом забытой станции.

— Куда так торопимся? — спросил тот, когда они уже шагали по туннелю в направлении Белорусской.

Стараясь справиться с подступающим к горлу комом, Артем рассказал, что произошло. На Ульмана его история особого впечатления не произвела.

— А что? Жить как-то надо, — отозвался он.

— Зачем такая жизнь вообще нужна? — Артема передернуло.

— У тебя есть предложения? — Ульман пожал широкими плечами.

— Да в чем смысл такой жизни? Цепляться за нее, терпеть всю эту грязь, унижения, детьми своими торговать, мох жрать, ради чего?..

Артем осекся, вспомнив Хантера, как тот говорил про инстинкт самосохранения, про то, что будет изо всех сил, по-звериному бороться за свою жизнь и за выживание остальных. Тогда, в самом начале его слова зажгли в Артеме надежду и желание бороться, как та лягушка, своими лапками сбившая молоко в крынке, превратив его в масло. Но сейчас почему-то более верными казались слова, произнесенные отчимом.

— Ради чего? — передразнил его Ульман. — Ты что же, парень, «ради чего» живешь?

Артем пожалел, что вообще ввязался в этот разговор. Бойцом Ульман, надо отдать ему должное, был отменным, но собеседником казался не особо интересным. И спорить с ним по поводу смысла жизни Артему виделось делом бесполезным.

— Да, лично я — «ради чего», — угрюмо ответил он, не выдержав.

— Ну, и ради чего? — рассмеялся Ульман. — Ради спасения человечества? Брось, это все ерунда. Не ты спасешь, так кто-нибудь другой. Я, например, — он осветил фонарем свое лицо так, чтобы Артему было его видно, и состроил героическую гримасу.

Артем ревниво посмотрел на него, но ничего не сказал.

— И потом, — продолжил боец, — не могут же все ради этого жить.

— И как тебе она, жизнь без смысла? — Артем постарался задать этот вопрос иронично.

— Как это без смысла? У меня он есть — тот же, что и у всех. И вообще, поиски смысла жизни обычно приходятся на период полового созревания. Так что у тебя, кажется, затянулось.

Его тон был не обидным, а озорным, так что надуваться Артем не стал. Вдохновленный успехом, Ульман продолжал разглагольствовать:

— Я себя хорошо помню, когда мне семнадцать было. Тоже все пытался понять: как, да зачем, да какой смысл? Потом это проходит. Смысл, брат, в жизни только один: детей сделать и вырастить. А там уж пускай они этим вопросом мучаются. И отвечают на него, как могут. На этом-то мир и держится. Вот такая теория, — он снова засмеялся.

— А со мной ты тогда зачем идешь? Жизнью рискуешь? Если ты не веришь в спасение человечества, то что? — спустя некоторое время спросил Артем.

— Во-первых, приказ, — строго сказал Ульман. — Приказы не обсуждаются. Во-вторых, если ты помнишь, детей недостаточно сделать, их надо вырастить. А как я их буду растить, если их ваша шушера с ВДНХ сожрет?

От него исходила такая уверенность в себе, своих силах и своих словах, его картина мира была так соблазнительно проста и слаженна, что Артему не захотелось с ним больше спорить. Наоборот, он почувствовал, что боец вселяет и в него уверенность, которой ему не хватало.

Как и говорил Мельник, туннель между Маяковской и Белорусской оказался спокойным. Правда, что-то ухало в вентиляционных шахтах, но зато мимо пару раз прошмыгнули вполне нормальных размеров крысы, и Артема это успокоило. Перегон был на удивление коротким — не успели доспорить, как впереди показались огни станции.

Соседство с Ганзой сказывалось на Белорусской самым положительным образом. Это было видно сразу, хотя бы по тому, что, по сравнению с Маяковской или Киевской, она довольно хорошо охранялась. За десять метров до входа был сооружен блокпост: на мешках с грунтом стоял ручной пулемет, а сторожевой наряд состоял из пяти человек.

Проверив документы (вот и пригодился новый паспорт), у них вежливо спросили, не из Рейха ли они будут. Нет-нет, заверили Артема, против Рейха здесь никто ничего не имеет, станция торговая, соблюдает полный нейтралитет, здесь в конфликты между державами — так начальник караула называл Ганзу, Рейх и Красную Линию — не вмешиваются.