Метро

Внутри было тихо, грязно и пусто: люди, видно, однажды бежали отсюда впопыхах и уже больше никогда не возвращались. Луна удивленно смотрела сквозь битые пыльные стекла на перевернутые скамейки и разбитую стойку кассы, на пост милиции с остатками забытой в спешке фуражки и разломанные турникеты на входе, освещала выведенные по трафарету инструкции и предостережения для посетителей телебашни.

Включили фонари и, немного поискав, нашли выход на лестницу. Никчемные лифты, которые раньше могли доставить людей наверх меньше чем за минуту, стояли на первом этаже с дверями, распахнутыми бессильно, как челюсти паралитика.

Теперь группе предстояло самое сложное: Ульман объявил, что подниматься придется на высоту триста с лишним метров.

Первые двести ступеней дались Артему легко — за недели странствий по метро ноги привыкли к нагрузкам. На триста пятидесятой стало пропадать ощущение, что он продвигается вперед. Винтовая лестница неутомимо бежала вверх, и никакой разницы между этажами не ощущалось. Внутри башни было сыро и холодно, взгляд соскальзывал с голых бетонных стен, редкие двери были раскрыты настежь, открывая вид на брошенные аппаратные.

Через пятьсот ступеней Ульман разрешил сделать первый привал, и тогда Артем понял, до чего же устали его ноги. На отдых боец отвел всего пять минут — он боялся пропустить тот момент, когда сталкер попытается связаться с ними.

После восьмисотой ступени Артем сбился со счета. Ноги налились свинцом, и каждая теперь весила втрое больше, чем в начале подъема. Самым сложным было оторвать ступню от пола — он, словно магнит, тянул ее обратно. Глаза заливал пот, и серые стены плыли, словно в тумане, а коварные ступени стали цеплять его ботинки. Остановиться и отдохнуть он не мог: позади него напряженно пыхтел Павел, который к тому же нес в два раза больше груза, чем Артем.

Еще минут через пятнадцать Ульман снова дал им отдышаться. Он и сам уже выглядел уставшим, его грудь тяжело вздымалась под бесформенным защитным костюмом, а руки шарили по стене в поисках опоры. Достав из ранца флягу с водой, боец сперва протянул ее Артему.

В противогазе был предусмотрен специальный клапан, сквозь который проходил катетер: через него можно было всасывать воду. Головой Артем понимал, как хочется пить остальным, но он так и не смог заставить себя оторваться от резиновой трубки, пока не осушил флягу наполовину. После этого он осел на пол и закрыл глаза.

— Давай, еще недолго! — прокричал Ульман.

Он рывком поставил Артема на ноги, взял у него баул, взвалил себе на плечи и двинулся вперед.

Сколько продолжалась последняя часть подъема, Артем не помнил. Ступени и стены слились в одно мутное целое, лучи и пятна света из-за мутных разводов на обзорных стеклах выглядели как сияющие облака, и какое-то время он отвлекал себя тем, что любовался их радужными переливами. Кровь молотком стучала в голове, холодный воздух раздирал легкие, а лестница все не кончалась. Артем несколько раз садился на пол, но его поднимали и заставляли идти.

Ради чего он это делает?

Чтобы жизнь в метро продолжалась? Да.

Чтобы на ВДНХ и дальше растили грибы и свиней, и чтобы там мирно жили его отчим и Женькина семья, чтобы незнакомые ему люди вновь поселились на Алексеевской и на Рижской, и чтобы не затихала беспокойная торговая суета на Белорусской. Чтобы брамины разгуливали в своих халатах по Полису и шуршали книжными страницами, постигая древние знания и передавая их следующим поколениям. Чтобы фашисты строили свой рейх, отлавливая расовых врагов и запытывая их до смерти, и люди Червя похищали чужих детей и поедали взрослых, а женщина на Маяковской и дальше могла торговать своим маленьким сыном, зарабатывая себе и ему на хлеб. Чтобы на Павелецкой не прекращались крысиные бега, а бойцы революционной бригады продолжали свои нападения на фашистов и смешные диалектические споры. И чтобы тысячи людей по всему метро дышали, ели, любили друг друга, давали жизнь своим детям, испражнялись и спали, мечтали, боролись, убивали, восхищались и предавали, философствовали и ненавидели, и чтобы каждый верил в свой рай и свой ад…

Чтобы жизнь в метро, бессмысленная и бесполезная, возвышенная и исполненная света, грязная и бурлящая, бесконечно разная и именно потому такая волшебная и прекрасная, человеческая жизнь продолжалась.

Он думал об этом, и в его спине как будто проворачивался огромный заводной ключ, который подталкивал его к тому, чтобы сделать еще шаг, а за ним еще и еще. Благодаря ему и вопреки всему остальному он и продолжал передвигать ноги.

И вдруг все оборвалось. Они вывалились в просторное помещение — широкий круглый коридор, замыкавшийся кольцом. Внутренняя стена его была облицована мрамором, отчего Артем сразу почувствовал себя как дома, а внешняя…

За внешней, совершенно прозрачной, сразу начиналось небо, а где-то далеко-далеко внизу были рассыпаны крошечные домики, разрезанные дорогами на кварталы, чернели пятна парков и огромные провалы воронок, виднелись прямоугольнички уцелевших высотных зданий…