Меценат

После этого Трималхион устроил еще одно представление. По его приказу слуги очистили столы и ввели в триклиний трех белых свиней разного возраста в нарядной упряжке, самую старую из которых Трималхион приказал зарезать и приготовить. Причем исполнено это было с величайшей быстротой, и рабы уже через несколько минут водрузили на стол огромное блюдо с жареной свиньей, что привело всех гостей в немалый восторг. Однако «хозяин стал все пристальнее приглядываться и вдруг разразился: «Что-о? Да никак вепрь этот еще не выпотрошен? Нет же, ей-ей! Вести повара, вести сюда!»[339]. Немедленно прибежал якобы очень испуганный повар, и Трималхион заставил его тут же выпотрошить свинью. И что же? Из разрезанного брюха «полезли колбаски и сосиски».

Чтобы гости немного отдохнули от еды, хозяин вызвал акробатов, которые устроили веселое представление. Затем рабы начали обносить гостей «вазой с записками, а приставленный к этому делу слуга читал, кому какой достается гостинец. «Серебро со свинством» — подан был окорок, на нем серебряные уксусницы. «Ошейник» — был подан кус бычачьей шеи. «Честность и огорчение» — вышли связка чеснока и горчица. «Порей и зверобой» — подали розги и бич. «Лебедь и медянка» — дан соус из лебеды и аттический мед. «Денное и нощное» — кусок жаркого и свиток. «Собачье и свинячье» — поданы зайчатина и окорок. «Буква да мышь, буква да ноги» — принесли гостю камыш, а на нем миноги»[340].

Затем были приглашены актеры и музыканты, и перед гостями разыграли несколько сценок из поэм Гомера, а в финале «был внесен на тяжеленном серебряном блюде целый разварной теленок в шлеме. За ним ворвался Аякс, размахивая, как полоумный, обнаженным мечом; бросившись к теленку, он рубил его налево и направо, искромсал всего и на лезвии меча раздал куски телятины потрясенным гостям»[341]

. Некоторое время спустя внезапно потолок затрещал, раздвинулся и спустился «огромный обруч, словно сбитый с огромной бочки, весь увешанный золотыми венками и склянками благовоний. Хозяин велит нам разбирать эти гостинцы, я взглядываю на стол, а тут уж стояло блюдо с пирогами; посреди красовался слепленный булочником Приап и держал в широком переднике всякие плоды и гроздья, поддерживая их обычным для себя способом. Мы не без алчности потянулись было к этой роскоши, когда новое театральное действо освежило наше веселие. Все эти пироги, все плоды при малейшем прикосновении брызгали шафраном, так что терпкая влага достигала до лица. Тогда мы догадались, что это блюдо, столь изобильно и благочестиво напоенное священной влагой, — дань обряду. Мы привстали на ложе и произнесли: «Августу, отцу отечества — слава!»[342]. Все эти пироги, начиненные шафраном, не были предназначены для еды, а являлись жертвой богам, обычно приносимой римлянами перед подачей десерта.

После этого эпизода пиршество продолжилось, и Трималхион предложил каждому гостю по жирной курице без костей и гусиные яйца под шапкой. Затем, наконец, последовал десерт: рабы раздали каждому гостю «дроздов из пшеничного теста, начиненных орехами и изюмом. Потом подали кидонские яблоки с торчащими шипами, наподобие ежиков (то есть айву. — М. Б.). Но это еще можно было снести, когда бы не последовало блюдо настолько дикое, что лучше уж с голоду умереть. Казалось, поставлен был откормленный гусь, обложенный рыбой и всяческой дичью; а Трималхион говорит: «Всё, что тут положено, из единой природы создано»[343]

. Как выяснилось позднее, это блюдо было целиком сделано только из свинины. Хозяин похвалялся своим замечательным поваром: «Хочешь — из пузыря рыбку сделает, из сала — голубя, из оковалка — горлицу, из окорока — курицу»[344]. Это считалось у римлян верхом кулинарного искусства. Поэт Марциал посвятил одну из своих эпиграмм подобному повару-виртуозу: