Между

Он – твой сын, пусть не от плоти. Твой наследник. Часть тебя самого. Твоей души. Твоих стремлений и побед.

Он – это ты. Я о себе этого сказать не могу.

Он нужен тебе. Не как вассал сеньору. Не как сын отцу.

Как десница – телу.

Почему ты отсылаешь его?

В разлуке с ним тебе будет стократ больнее, чем ему!

Кромка гнева: Марх

Почему, ты спрашиваешь меня?

Потому что я больше не могу ему верить.

Да, я люблю его. Да, он мой сын, мой единственный сын, мой наследник… мог бы им стать. Если бы не променял звание наследника на потакание своим страстям.

Он оказался игрушкой в руках Манавидана – и если бы не Фросин, вы оба были бы давно мертвы.

Он слаб, Эссилт, – и поэтому я не могу больше доверять ему. Да, он никогда не предаст по злому умыслу – но в любой миг может предать меня по слабости.

У меня больше нет наследника, Эссилт.

Я не могу оставить судьбу королевства, мою и твою судьбу – в руках жертвы собственных страстей. Сегодня он владеет собой, завтра нет… я готов простить его как отец, я готов простить его как муж, чьей женой он овладел насильно… я даже простил его как король – простил, Эссилт, да! иначе предал бы его смерти! – я готов простить его, но рядом со мной и с тобой ему более не быть.

Хватит.

Я заплатил за свою доброту слишком дорого.

Я чуть не потерял тебя – из-за того, что долго прощал его.

Ты говоришь, что я люблю его. Наверное, это правда. Люблю сильнее, чем тебя? Кажется… это неважно, девочка моя. Много ли ты видела королей, которые позволяют чувствам быть опорой решений?

Что, Эссилт? Мне будет больнее в разлуке, чем ему? Маленькая моя, да если бы я хотел причинить ему боль, я бы для начала заточил его в темницу, а не отправлял бы к лучшему королю во всем Прайдене!

– Он уедет, Эссилт, – Марх положил руку поверх ее. – Так мне будет спокойнее. У меня не хватает сил постоянно ждать удара в спину – и не от подлеца, вроде Андреда, а от собственного сына.

– Но он не предатель! – Эссилт посмотрела на мужа с мольбой. – Тогда, в Самайн, он пал жертвой чар Манавидана!

– И что? Ты мне предлагаешь дождаться еще одного Самайна, когда Манавидан найдет более подходящего исполнителя своей воли, чем Фросин?! И если вдруг по милости Друста я отправлю тебя на костер, и рухнет всё, что я строил веками, тогда меня утешит то, что Друст был неволен в своем предательстве?! Ты этого хочешь?!

Эссилт не нашла ответа.

Король гневно продолжал:

– Знаешь ли, кроме Марха-короля есть еще Марх-человек. Я устал, Эссилт. Просто устал. Устал быть растянутым, словно жертва, между Друстом – воплощением верности и Друстом – рабом страстей. Честное слово, по мне лучше Андред, чем Друст. Андред, по крайней мере, был всегда один и тот же…

– Прости, – тихо проговорила королева. – Я думала, так будет лучше тебе.

Марх молча покачал головой.

– Я боялась, тебе будет тяжело без него…

Король пожал плечами:

– Не первая потеря в моей жизни. И вряд ли последняя. Твоя тихая и спокойная верность мне дороже его метаний от запредельной преданности к черному предательству.

– Так ты оставишь его в Каэр-Лундейне?

– Если Артур согласится принять его. Если нет – пусть этот наш герой уплывает за море. Довольно я извинял ошибки Друста. Я становлюсь стар, и дело не только в том, что у меня полголовы седых волос. Я начинаю ценить покой…

– Бедный мой муж… мой старый, мудрый… глупый муж…

Она сжала его тяжелую ладонь своими тонкими пальчиками.

Марх улыбнулся.

* * *

Они ехали по гористой Альбе. Марх чувствовал, как начинает зудеть рисунок на теле, чесаться, словно недозажившая рана.

Эссилт с удивлением и радостью смотрела на лицо мужа, на котором сначала бледно, а потом всё явственнее проступали синие узоры. Под ее пристальным взглядом Марх понял, что незримое опять становится видимым.

– Нравится? – усмехнулся он.

– Я же их видела, – улыбнулась она. – В то наше лето. Нравится, очень нравится. Почему ты прячешь их?

– Я не прячу. Силу ведь не спрячешь… она только может уйти сама. Или проснуться. Ты же помнишь, что творилось со мной тем летом.

Она кивнула, и взгляд Королевы обещал: всё еще повторится.

Вслух она спросила:

– А здесь – почему?

– А здесь я в юности воевал с римлянами.

– Здесь?! Так далеко на север от Адрианова вала?

И Марх стал рассказывать – о Касваллауне, об Ирбе, о бесстрашных горцах, которых римляне считали бессмертными… Говорить о чем угодно, лишь бы о Прайдене, лишь бы Эссилт смогла освободиться от светлой грезы Аннуина, лишь бы заново привязать ее к себе.

А синий рисунок наливается силой, и тело жгут воспоминания о том лете, но – проклятье! – не делить же ложе с королевой в торфяной пастушеской хижине, в грязи и чаду очага? А если, как любят выражаться барды, «на зеленом мху» – то со всего леса сбежится любопытная нелюдь, и не отгонишь, хоть охрану выставляй… что ничем не лучше!

Так что придется подождать до ближайшего замка.

И, судя по пламенным взглядам королевы, она думает о том же самом.

Вот поэтому – рассказывать, рассказывать и рассказывать. Даже Друст подъехал ближе: за время этой поездки он узнает больше о жизни отца, чем за все предыдущие годы.