Множась там с течением лет, никем не тревожимые и предоставленные сами себе, они крушат внутренний мир индивида. Если же сила их становится достаточно велика, а нанесённые повреждения критическими, они прорываются наружу, что делает человека пациентом психиатра или психоаналитика. Как раз такие люди, начиная со времен Фрейда и по наши дни, составляют их профессиональный интерес, а сами эти дисциплины в их современном виде родились в процессе осмысления феномена вытеснения.
Отворачиваясь от причиняющих боль аспектов действительности, отказываясь их осмыслить, творчески воспринять и нейтрализовать, человек поселяет в себя гостей, деформирующих его психику. В конечном счете за собственное малодушие он наказывается, потому что эти нераспутанные узлы в фоновом режиме отнимают огромные объемы энергии и производят дополнительное страдание. Когда жизнь к нам крайне милосердна, вытеснение может быть грубым, но действенным средством избавления от малых и потому безвредных болезненных переживаний. Их удается держать в подполе бессознательного и не обращать внимания на время от времени раздающиеся оттуда глухие постукивания.
Но даже в этом случае, если при содействии фортуны вытеснению и удается обеспечить нам хрупкую гармонию, оно остается регрессивной стратегией. Человек не вскрывает положительный потенциал негативного опыта, не видит в нем бесценный урок и стимул к росту, более того, само условие движения вперед. Его развитие сковывается и задерживается, способность суждения и творческие силы оказываются подавлены. Дабы дать свободу высшим возможностям своего «Я», такой индивид должен спуститься по лестнице в темноту и встретить лицом к лицу то, от чего он до тех пор отводил взгляд.
Второй способ уменьшения остроты болезненного опыта состоит в сокращении экзистенциального разрыва путем опускания верхней границы. Наши изначальные цели подменяются и одновременно обесцениваются, и мы понижаем значимость неудач в их воплощении. Не реализовав потребность, индивид ловким движением рук подменяет ее чем-то другим, уверяя себя, что, в сущности, это было ему и не нужно. Он девальвирует происшедшее, тем самым снижая масштабы понесённой утраты. Травматическое воздействие сглаживается за счет того, что человек встает на сторону собственного провала. Не в состоянии достигнуть желаемого и не справляющийся со своими неудачами, он делает вид, будто желал достигнутого.
Этот недуг является формой Стокгольмского синдрома, поскольку вследствие него люди становятся добровольными заложниками чуждых и враждебных им сил, образа жизни, работы, людей, обыкновений. Стоит только этой операции войти в привычку, как мы наблюдаем постепенное обрушение наших стандартов – отступая шаг за шагом, мы все более отдаляемся от своей внутренней правды, отрекаемся от действительных идеалов, ценностей и желаний.
Итак, в ходе вытеснения и подлога мы разными способами отрицаем расширение экзистенциального разрыва. Единственное, что остается теперь в нашем арсенале – приближение нижней границы к верхней. Сделать это можно двумя путями. С одной стороны, перед человеком открывается конструктивный путь осуществления этого действия через творческое преодоление сопротивления действительности и собственное возвышение. С другой стороны, дабы оказаться выше, не обязательно подниматься наверх самому. Можно опустить и низвести окружающий нас мир.
Именно здесь, в этой изначальной интуиции и кроется лаконичная формула хорошо известного всем феномена, имеющего множество имен и обличий от бытового хамства до всепоглощающей злобы. Попранный жизнью, разочарованный и терпящий провал за провалом, человек как за соломинку хватается за возможность восстановить свою истерзанную самооценку и смыть осевшую на языке горечь поражения через унижение и агрессивное применение силы. Применение силы, в том числе силы оскорбить словесно, наполняет ощущением ее наличия, служит по психологическим причинам доказательством ее наличия и тем самым выступает иллюзорным антидотом от постоянно переживаемой индивидом униженности.