Между Ницше и Буддой: счастье, творчество и смысл жизни

На Западе изложенная точка зрения возникла при самом зарождении философии и отчётливо выражена уже Пифагором, который был, судя по всему, первым, кто объявил человека душой, пленённой внутри тела, духом, заключенным в темнице материи, из которой тот должен освободиться. Вскоре эти идеи были обстоятельно обоснованы Платоном, а затем развиты в неоплатонизме, гностицизме, христианстве – по сути, во всех заметных западных учениях вплоть до XIX в. За исключением буддизма, в традиции Востока преобладало аналогичное ви́дение, будь то египетская философия, зороастризм, даосизм или индуизм и йога. Внутри индивида имеется абсолютное духовное начало, отождествляемое с умом и соотносящееся с верховным Абсолютом. Именно оно есть наше подлинное и высшее «Я» – относительно неизменное и иерархически расположенное над чувствами и прочими аспектами психики, которые вносят сумятицу и сбивают с верного курса. Человек, следовательно, не должен забывать, что он есть это разумное и сознающее благо «Я», и оборонять себя от пагубных влияний чувственной реальности, следуя высшему голосу.

Полицентрическая модель личности

Кажется естественным и крайне комфортным предположить, что «Я» обладает цельностью и выстраивается вокруг единого центра. Стоит, однако, взяться за это утверждение всерьез, как возникает множество неразрешимых неувязок. Наблюдая за своим опытом, мы не находим в нем ни единства, ни постоянства, а только смену бесконечно малых психофизических состояний – мыслей, впечатлений, переживаний. В них нет никакого «Я» за исключением иногда посещающей нас мысли о том, что оно существует – и столь же быстро уносящейся прочь. Первое глубокое и систематическое осмысление этих обстоятельств было проведено Буддой, который в своей великой второй проповеди обратил внимание первых пяти учеников именно на этот факт. Она так и называлась – проповедь об отсутствии «Я», о не-Я – ан-а́тмане

. Более двух тысячелетий спустя, в XVIII в., Дэвид Юм независимо пришел к очень схожей концепции на Западе.

Будда рассуждал в следующем духе. Наш опыт внутренне разнообразен, и в нем можно выделить пять групп феноменов: телесные, чувственные, восприятия, мышления и сознания. Мы не можем назвать цельным Я, центром нашего опыта, ни их все вместе, ни лишь какую-то одну группу, так как им присуще большое многообразие и непостоянство. Феномены опыта пребывают в беспрестанном потоке, они мгновенно сменяются и трансформируются: прогремел звук, пронеслась мысль, зажглось чувство, пережилось ощущение, дала знать о себе боль, сверкнул свет – и так без конца.

Нигде в этом потоке мы не находим субъекта, кроме как в виде непродолжительной мысли о субъекте, которую вскоре уносит течение вместе со звуками, красками и прочими элементарными психофизическими состояниями. Мы не есть наши мысли или чувства, наши восприятия, телесные ощущения или акты осознания. Мы не управляем их ходом, и они столь малы, эфемерны и текучи, что не могут претендовать на статус постоянного центра.

Но что же тогда – мы? Если подходить к проблеме в рамках классического понимания, то нас не существует. Есть только поток феноменов без их носителя, и наша личность суть процесс без лежащей под ним неизменной субстанции. «Я» – это не человечек, который пребывает внутри мира как исследующий его персонаж компьютерной игры, а сам этот мир, вся совокупность пребывающего в течении опыта.

Это можно пояснить на примере музыки. Музыкальная композиция представляет собой сочетание и чередование во времени разнообразных звуков, и ее цельность потому иллюзорна и условна. Наконец, у музыкальной композиции нет никакого «Я», которое бы проходило через все ее течение. Разумеется, звуки сливаются в общие паттерны и находятся в некоей последовательной гармонии, отчего мы можем сказать, что эта мелодия такова по своему духу, а иная от нее совсем отличается. Так и жизнь одного человека, подобно мелодии, отличается от жизни другого за счет разницы входящих в опыт компонентов. Но как музыка есть последовательность звуков без какого бы то ни было центра, так и человек есть процесс, своего рода эффект взаимодействия и чередования состояний опыта, а не их носитель.

Второй этап, после критики субстанциальности субъекта, наступил в XIX в. и связан с именами таких первопроходцев, как Ницше в философии, Достоевский в литературе и Фрейд в психоанализе. Их интересовала не столько структура опыта и то, есть ли у него носитель, а тот же вопрос применительно к желанию и поведению. Независимо друг от друга и под разными углами они увидели, сколь большое это упрощение – считать, что существует управляющий поступками разум, сознающий нашу пользу, и периодически осаждающие его чувства, влечения и ошибки суждения.