Между плахой и секирой

– Смыков! – вновь прервала его Верка. – Я тебе таких историй могу рассказать вагон и маленькую тележку! Что из того? Где тут мораль?

– Вы, Вера Ивановна, мораль в басне ищите, а это жизненная история… Ну а уж если вы без морали не можете, то она состоит в том, что Серега прожил в гостинице не двое суток, как собирался, а две недели. Спустил все деньги и четыре раза телеграфировал друзьям в Талашевск по поводу финансовой помощи. В учебном центре получил выговор за опоздание, но даже не почесался. А когда вернулся домой, в узком кругу сказал:

"Год буду отдавать долги. Следующий год – копить деньги. А потом опять поселюсь в номере-люкс гостиницы «Россия».

– Баб, выходит, он там не всех перебрал, – сказала Верка.

– Не всех, но многих. Один его заказ, кстати, так и не выполнили.

– Какой, интересно? Юную пионерку с большими сиськами и садистскими наклонностями?

– Нет. С малолетками там, наоборот, никаких проблем не было… Просто ему после одной эстонки захотелось вдруг цыганку и чтобы та, сидя на нем, непременно исполняла под гитару романсы.

– Нет таких, значит, в Москве?

– Может, и есть, да только за один день не нашли.

– История вполне правдоподобная, – Зяблик лукаво прижмурился. – Только чует моя душа, что в гостинице «Россия» жил не какой-то там Серега, а ты сам, Смыков.

Все так увлеклись болтовней, что даже не заметили, как вернулся насквозь промокший Толгай.

– Везде был, – сказал он, тыча пальцем в разные стороны. – Прямо был… Туда был… Бушлык! Пустое место… Мертвый место…

– Но идти-то вперед все равно надо. Хоть по мертвому, хоть по живому, – Смыков глянул на часы. – Или сначала лжезарю понаблюдаем? Недолго осталось.

– Можно и понаблюдать, – лениво согласился Зяблик. – Не жизнь, а лафа. Сначала сказки слушали, а сейчас бесплатное кино смотреть будем… Между прочим, Смыков, могу тебе для справки авторитетно сообщить, что ничего такого сверхъестественного у этих цыганок нет. Сам я их не пробовал, но от одного железнодорожного ревизора слыхал. Припутал он в скором поезде одну безбилетную цыганочку. Штраф она платить не хочет, но на все остальное вроде согласная. И был тот ревизор, между прочим, в новых лакированных туфлях. Все купе заняты, в том числе и служебное. Пришлось цыганочку в туалет затащить. А какая там любовь может быть, сам понимаешь. Но ничего, оба стараются. И вот в самый разгар этих дел ревизор замечает, что его туфли как бы пудрой кто досыпал и слой этот раз за разом становится все гуще.

– Вот это жеребец! – похвалила Верка. – Так бабу приласкать, чтобы у нее с лица пудра посыпалась! Уметь надо!

– Да не пудра это была, а перхоть! – сардонически ухмыльнулся Зяблик. – И не с лица она сыпалась и даже не с головы, а совсем с другого места!

– Нет, вы как хотите, а я пройдусь, – не выдержала Лилечка. – Одна на небо полюбуюсь…

На горизонте там и сям уже вспыхивали тусклые зарницы, похожие на отблески далекой грозы…

Спустя двое суток, однообразных, как и все в этом мире (с легкой руки Толгая получившем название «Бушлык»), отправлявшемуся в очередной дозор Смыкову посчастливилось обнаружить некое загадочное сооружение, вызвавшее всеобщее настороженное любопытство.

Часть его изломанных остатков торчала над уровнем земли, а часть вплавилась глубоко в шлакообразный грунт. Вследствие всего этого судить о первоначальной форме и назначении находки было почти невозможно, однако многое говорило за то, что это летательный аппарат будетлян, рухнувший с неба в момент Великого Затмения. Структура его обшивки и некоторые конструктивные особенности (отсутствие всяких швов, например) очень напоминали боевую машину, с которой в свое время ватаге пришлось немало повозиться.

– Махина, – присвистнул Зяблик. – Наверное, не одна тыща пассажиров помещалась. Глянь, сколько иллюминаторов. В десять рядов.

– Н-да-а… И грохнулась эта махина, по-видимому, на подлете к аэродрому, – заметил Смыков. – В противном случае ее бы на двадцать километров раскидало.

– Давайте не будем уподобляться дикарям, обсуждающим причины крушения парохода «Титаник», – вмешался Цыпф, вновь обретший душевный покой, а вместе с ним и склонность к дидактизму. – Не нашего ума это дело. Вопрос другой: имеет ли нам смысл торчать здесь. Что, если эта штука была снабжена ядерным двигателем? А вдруг всех нас в это время пронизывает радиоактивное излучение?

– Пусть пронизывает, – беспечно ответил Зяблик. – В Нейтральной зоне нас еще и не то пронизывало… И ничего, оклемались. Надо бы вовнутрь заглянуть. Как ты, Смыков, мыслишь?

– Заглядывайте, если вам собственной жизни не жалко, – Смыков пожал плечами.

С помощью Толгая, привычно подставившего спину, Зяблик дотянулся до овального отверстия в обшивке будетляндского авиалайнера и, раскачавшись, рывком забросил в него свое тело. Вниз посыпалась всякая труха, пахнущая резиной и железной окалиной.

– Неймется человеку, – вздохнула Верка. – Как таракан, ни одной щели пропустить не может.