Когда я пришла в себя, в голове стучало, а большую часть лба покрывала толстая марлевая повязка. Вначале я была в растерянности, поскольку никак не могла понять, где нахожусь и почему Глен сидит на стуле у моей кровати. А потом все вспомнила. Я попыталась сесть, но Глен удержал меня.
– Все хорошо, Элеонор, с тобой все будет в порядке.
– Где Джиджи?
– В детской больнице.
– А Финн?
– Он с ней. – Глен замолчал. – Она очень сильно пострадала.
Он не отвел взгляда, но по его голосу я поняла, что он что-то утаивает.
– Ты же недоговариваешь. Пожалуйста, Глен! Скажи все как есть.
Голова раскалывалась, но страх за Джиджи пересиливал боль.
– Тебе нельзя нервничать…
– Я должна знать, что с Джиджи. Если ты мне не скажешь, я сейчас выдерну все эти трубки и пойду выясню сама.
На лице Глена промелькнула легкая улыбка, а потом выражение лица снова стало серьезным.
– У нее серьезная травма головы. В мозге образовалась гематома. – Он сглотнул от волнения. – Врачи погрузили девочку в искусственную кому, чтобы понять, удастся ли удалить гематому.
Мне показалось, что белый свет ламп дневного света стал еще ярче, отчего боль в голове стала невыносимой, и сердце отчаянно заныло. Перед глазами стоял образ Джиджи, любующейся распустившимся ночью волшебным лунным цветком и говорящей, что его столь недолгая, но прекрасная жизнь стоила того, чтобы ее прожить.
Я снова попыталась сесть.
– О боже, нет… Я же была за рулем, Глен. Я вела машину, и мы попали в аварию…
Он дотронулся до моей руки и снова заставил лечь.
– Я знаю, Элеонор. И все знают. Ты не виновата. Какой-то идиот поехал на красный свет и из-за дождя не смог затормозить. Финн попросил меня сообщить тебе это. Ты не сделала ничего плохого. Абсолютно ничего. Состояние девочки стабильно тяжелое, это означает, что она еще не поправляется, но вместе с тем ей не становится хуже. Финн сказал, что будет держать нас в курсе, так что не волнуйся.
– И как долго это продолжается?
– Почти сутки. Тебе дали болеутоляющее, и ты уснула. Твой организм нуждается в отдыхе.
Я чуть мотнула головой, и при этом совсем слабом движении мне показалось, что мозг перекатывается из стороны в сторону.
– Я должна ее увидеть. – Я снова попыталась сесть, но Глен уложил меня обратно.
– Сейчас ты для нее ничего не можешь сделать. Надо быть осторожной, если хочешь быть сильной ради нее. И ради Финна. – Он произнес имя Финна нехотя, но скорее по старой привычке, а не из-за действительной неприязни.
Я на минуту закрыла глаза.
– Как скоро мне можно будет выйти отсюда?
– Может быть, завтра. Внутренние органы не затронуты, кости целы. Просто глубокая ссадина на лбу от подушки безопасности. Врачи тебя здесь держат, чтобы ты некоторое время побыла под наблюдением. Дело в том, что у тебя останавливалось сердце. – Глен взглянул мне в глаза. – Как и тогда… Когда ты упала с дерева.
– Я помню, – медленно произнесла я, и снова перед глазами промелькнули фигура отца на причале, Магда и Бернадетт.
– Глен?
Глен наклонился ко мне.
– Да?
В голове стучало, и мысли постоянно путались, то всплывая в сознании, то снова теряясь, я ухватилась за первую попавшуюся, пока она не ускользнула.
– Скажи, ты веришь, что нам в жизни дается второй шанс? – Я закрыла глаза. Головная боль была столь невыносимой, что я не могла четко сформулировать свой вопрос или даже полностью осознать его смысл. – Или же ты считаешь, что счастье выпадает лишь один раз и надо пользоваться моментом, пока возможно, потому что, когда оно уходит, больше от жизни ждать нечего?
Он откинулся на спинку стула, уперев изящные руки в бедра.
– Думаю, в жизни возможны оба варианта. Все зависит от того, какой выбор ты делаешь. Ты сам выбираешь, идти вперед или же застыть на месте. А почему ты спрашиваешь?
Я покачала голой, не зная, что ответить.
– А почему ты здесь? Где мама и Ева?