Между прошлым и будущим

Он закрыл дверь грузовика… я включила зажигание. Не оглядываясь назад, я проехала через средневековые городские ворота и направилась к спасительной темноте пригородных лесов, раскинувшихся на холмах. Эта территория охранялась немецкими солдатами. Они в любую минуту могли остановить грузовик безо всяких на то причин, но у меня не оставалось иного выбора, кроме как продолжать путь. Отъезжая от города, я смотрела в зеркало заднего вида на горящие здания, и дорога казалась мне ножницами, перерезающими нить моей жизни и навеки делящими ее на время до расставания с родиной и время после.

Элеонор

– Записка, которую вы положили в карман Гюнтера, – что в ней было написано? – Меня подташнивало от истощения и беспокойства за Джиджи, а теперь еще я узнала о событиях той кошмарной ночи семьдесят лет назад, отголоски которой до сих пор звучали в стенах этой комнаты и в сердце сидящей передо мной пожилой женщины.

На лице Хелены не отражалось ровным счетом никаких эмоций, и я подумала, что, наверное, она научилась скрывать свои чувства во время того долгого опасного путешествия через темные венгерские леса.

– Это было название и адрес монастыря, куда должны были направиться монахини. – Она закрыла глаза. – Как видите, мы все спланировали. Гюнтер должен был заранее предупредить сестер о готовящемся рейде, чтобы у них оставалось время спрятаться. У меня тогда просто не было выбора. Гестапо все знало о деятельности Бернадетт, о том, что она помогала подполью. Они следили за ней, и рано или поздно в нашу дверь постучались бы среди ночи и… арестовали бы ее.

Сестра не пережила бы тягот концлагеря. Она была больна и сильно ослабла после рождения Самюэля, потому что отдавала почти всю свою еду детям. Она бы там точно не выжила. У меня не было выбора. А Самюэль… мы должны были забрать его той ночью, но не смогли. Мосты были разбомблены американцами. Со всей этой паникой на улицах, когда город наводнили нацисты, мы добирались бы туда несколько часов, а мы не могли позволить себе терять время. Фашисты знали, кто такая Бернадетт. У нас было больше шансов обмануть их, если бы нас остановили в пригороде, куда информация о Бернадетт еще не дошла.

Я неотрывно смотрела на женщину, сидящую напротив меня, замечая, что лицо ее словно стареет на глазах. Я вспомнила маленькую брошюрку, где бесстрастно рассказывалось о судьбе детей из монастыря. Об осведомителе и последующем рейде нацистов. «Их направили в концлагерь «Аушвиц». Считается, что все они погибли».

И я вспомнила Библию, которую нашла под кроватью Бернадетт.

– «Глас в Раме слышен, и плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет», – тихо процитировала я, словно боялась говорить громче, чтобы мои слова, прозвучав в этой комнате, не осквернили бы ее навеки. Я никогда не умела запоминать цитаты из Библии, когда ходила в воскресную школу, но этот фрагмент врезался в мою память, словно был выжжен в моем мозгу каленым железом.

– Где вы видели эту цитату? – хриплым голосом спросила Хелена.

– В Библии, спрятанной под кроватью Бернадетт. Я тогда не поняла, почему подчеркнут только этот стих. Но теперь я знаю.

– Она попросила меня сделать это. Сама вложила ручку в мои пальцы и заставила отметить этот фрагмент. – Хелена подняла на меня полные тоски глаза. – Все эти годы я хранила эту тайну, но потом… – Голос ее умолк.

Я сглотнула, собираясь с силами, чтобы задать следующий вопрос.

– Значит, Гюнтер так и не сумел вовремя добраться до монастыря?

Она покачала головой.

– Понятия не имею. Мне так и не удалось узнать, что же тогда случилось. Война спутала нам все карты. Было глупо с нашей стороны рассчитывать на то, что мы сможем осуществить наш план. – Она сверлила меня взглядом. – Но я сердцем чувствую, что Гюнтер сделал все возможное, чтобы спасти детей. Он был порядочным человеком. Он любил детей, ему так нравилось, когда я рассказывала ему о Самюэле. Гюнтер даже говорил, что хочет такого сына, как он. – Она почти перешла на шепот. – Он бы их обязательно спас, если бы это было в его силах.

Я села рядом, но боялась даже прикоснуться к ней, словно хрупкое тело могло сломаться от едва ощутимого касания.

– Поэтому Бернадетт покончила с собой? Она узнала, что случилось с детьми?