– Она познакомилась с творчеством Питера Ванн дер Верффа на выставке, знала, что несколько картин висит у нас дома и догадывалась, что они имеют немалую ценность. Я с самого начала сказала ей, что мы увезли картины, чтобы спасти их, и сохраняем их для католической церкви. После падения «железного занавеса» я должна была придумать еще одну причину, почему я их так и не вернула. Вот я и объяснила ей, что написала в Рим, чтобы получить соответствующие указания, но могут пройти годы, прежде чем там определят, куда должны пойти эти картины.
– Я уже настолько запуталась во лжи, что еще один обман не казался таким уж ужасным. Но прошло более десятка лет, и она по-прежнему с полной отдачей занималась благотворительностью, вероятно, думая, что церковь одобрит пожертвования. – На лице Хелены появилось некое подобие улыбки, и она покачала головой. – Я редко входила в музыкальную комнату, и, видимо, Бернадетт решила продать одну из картин за моей спиной, думая, что я не сразу замечу пропажу, а потом она уже поставит меня перед свершившимся фактом. Она преподавала в воскресной школе для старшеклассников и попросила одного из учеников найти в Интернете информацию о художнике и его произведениях.
– И таким образом выяснила все насчет портрета женщины в красном бархатном платье.
– Да, – устало сказала Хелена. – Узнала, что картина числилась пропавшей или украденной. Видимо, таким образом она и вышла на мистера Айзексона – искала в Интернете арт-дилеров, которые активно занимались поиском картин, похищенных нацистами во время войны. Она пригласила его на встречу с участием Финна, не говоря мне ни слова. Решила, как и вы, что я совершила что-то ужасное, и была совершенно права.
Бернадетт ни словом не намекнула мне о происходящем. Она все еще преподавала в воскресной школе, вела там музыкальные занятия. Видимо, именно тогда она и отправилась в библиотеку в Маунт-Плезант, чтобы втайне от меня собрать дополнительную информацию. Она всегда щадила мои чувства и, наверное, надеялась, что это все же какая-то ошибка, и ей просто надо все разузнать, чтобы развеять сомнения. А потом в ожидании визита мистера Айзексона она сняла картину со стены.
– И обнаружила ключ, – сказала я. – А затем и письмо.
Я взглянула на наши переплетенные пальцы. Казалось, мы с ней одно целое.
– Она пыталась выяснить с вами отношения?
Хелена долго молчала, и я тоже не произносила ни слова, по-прежнему держа ее за руку, ведь это было единственное утешение, которое я могла ей дать.
– Она принесла мне Библию, заставила подчеркнуть этот фрагмент и прочитать его вслух. Потом заставила меня сжечь письмо, говоря, что я должна была сделать это, как только получила. Что она была счастлива, думая, что ее Самюэль где-то живет своей жизнью и что Бенджамин может в один прекрасный день привезти его к ней.
А потом она просто стала готовиться к смерти. Я этого тогда не осознавала. Она не хотела со мной разговаривать и не позволяла мне объяснить причины, вынудившие меня совершить все эти непростительные поступки. Я хотела дать ей время, думая, что когда-нибудь она будет в состоянии выслушать меня. Но она приняла эти ужасные таблетки… и я больше ничего не могу ей объяснить, не могу оправдаться…
Голос ее звучал все тише и тише, и, хотя у меня еще оставались вопросы, я поняла, что надо остановиться.
– Вы готовы ехать домой?
Она удивила меня тем, что даже не стала спорить, а просто кивнула и позволила мне положить ключ обратно в корзинку, накрыть ее крышкой, а потом помочь подняться со скамейки.
Мы подошли к могиле Магды, и тут вдруг стрекоза внезапно ожила и, замахав блестящими радужными крылышками, переползла на другой край надгробия.
– Жаль, что вы не можете познакомиться с Магдой, – сказала Хелена. – Это была самая умная женщина из всех, кого я когда-либо знала, и сердце ее было полно доброты и сострадания к людям. Финн очень похож на нее.
Она приложила пальцы к губам, а потом дотронулась до каменного надгробия и тихо произнесла несколько слов на венгерском языке.
Когда она закончила, я спросила:
– Это была молитва?
– Да, в определенном смысле, – ответила она, поворачиваясь ко мне и глядя в лицо своими пронзительными голубыми глазами. – Это то, что Магда сказала мне перед смертью, и все это время я не могла понять, что означают эти слова. – Она закрыла глаза и какое-то время молчала, а потом продолжила: – Есть прошлое и будущее, а есть мгновения между ними, когда мы выбираем, какие двери в своей жизни открыть, а какие закрыть.
Стрекоза взмыла в воздух, какое-то время повисела над нашими головами, а потом стремительно полетела к старым дубам, укутанным испанским мхом, словно шалью. Старуха взяла меня под руку, и мы медленно направились к машине, предаваясь размышлениям о дверях, которые нам приходилось открывать в своей жизни и которые закрывались за нами, а также о тех, которые все еще были для нас открыты.
Глава 36
Элеонор