Между Сциллой и Харибдой

Первый раз это произошло после Великой русской революции 1917 года, когда пятый в Европе мегаполис (по числу жителей, почти полтора миллиона – после Лондона, Парижа, Берлина и Вены), политический, экономический, научный, промышленный и культурный центр огромной Российской империи – чуть не вымер к окончанию Гражданской войны, сократившись населением больше чем наполовину.

Второй раз – в блокаду 1941-44 года…

Вместе с наличием большого количества беспризорников, бросается в глаза практически полное отсутствие стариков и старух – такие в лихую годину, вымирают первыми.

Тем не менее, хоть и лишившись статуса столицы, город постепенно оживает – в него вернулись клубы, роскошные рестораны, пивные. Сюда же, уплотняя «бывших» в когда-то шикарных квартирах – хлынули вчерашние крестьяне из Новгородской, Псковской, Петербургской, Тверской, Ярославской, Смоленской и других губерний, привозя с собой привычки и свой своеобразный – кондово-крестьянский менталитет.

«Свобода, равенство, братство» – помните, да?

Эти три слова являются лозунгами любой революции: от основательно забытой Великой французской – до любой из «майданно-цветочных» нашего времени, которые ещё свежи в памяти. Насчёт «свободы и братства» ничего определённого сказать не могу, а вот «равенство» в Ленинграде встречалось на каждом шагу. Если раньше всё городское пространство четко делилось на центральную часть (Невский проспект, прилегающие к нему улицы и набережные) и кольцом её охватывавшие рабочие окраины (Выборгская сторона, Нарвская, Невская и Московская заставы) – каждые со своей «публикой», то теперь на группу поддатых и решительно-агрессивно настроенных «пролетариев» – можно было наткнуться буквально везде.

Разве что в Смольный, они ещё стеснялись заходить…

Однако и, я там не был – поэтому не могу сказать уверенно.

Мои вагнеровцы – выходцы из «Ударных комсомольских отрядов по борьбе с хулиганством» (УКО), буквально «вычистившие» от этого явления Поволжье и центральную Россию со столичной Москвой, только «худели» и до сухих мозолей чесали кулаки в боевом азарте:

– Сколько хулиганья непуганого… Товарищ Заведующий «Школой подготовки и переподготовки…», а может Ефима с ребятами из Нижнего вызовем, а? Ведь работы – непочатый край!

– Согласен – поле здесь ещё не паханное. Но, всему своё время товарищи бойцы…

Ленинград, ещё с революционных времен – вотчина всемогущего Григория Зиновьева со товарищи из Коммитерна, считающий этот сброд ему «социально-близким» и, нам на эту делянку заходить охотиться – смертельно опасно. Лишь в 1926 году, Первым секретарём Ленинградского губернского комитета (обкома) и горкома партии и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б) – Сталин назначит Сергея Кирова. И только лишь после 1929 года, тот решится чистить город – вводя даже военное положение, с вооружёнными патрулями на улицах. А до этого, он очки на улице боялся носить – из опасения, что его примут за «интеллигента» и от души начистят рыло.

– …Доберёмся мы когда-нибудь и до этого заповедного гадючника и, тогда – повеселимся вдоволь.

Правда, нас хулиганы тоже трогать опасались: волки, своей «пятой точкой» всегда чувствуют – кто простая дворняга, а кто – натасканный на их забубенную шкуру волкодав.

Впрочем, вскоре мы освоились. Но если ребята предпочитали пропадать в театрах, синематографах, да музеях – я всё чаще и чаще гулял один. Конечно, не забывал одеть под гражданский пиджачок разгрузку скрытого ношения со стальными пластинами и неучтённым «Наганом» – прошедшим полный апгрейд, в подмышечном кармане.

Ну, там ствол вдвое укоротил: мне ведь не в перестрелках участвовать – а лишь бы шпану отогнать. Часть курка под большой палец спилил – чтоб не цеплялся за одежду, да скобу спускового крючка убрал – чтоб можно было быстрее открыть огонь… Всё же надеюсь – это не понадобится.

* * *

Хожу, смотрю, с людьми беседую…

Почему-то как нигде больше, в Питере очень хорошо заметно новое расслоение общества. Прошедшие «колчаковские фронты» пламенные большевики с недовольно-безжалостными глазами и вечно перепуганные вчерашние аристократы, бывшие царские чиновники, священники и просто мельтешившие под ногами мещане-обыватели. Отбросившие всякие «буржуазные» нормы морали комсомольцы-рабфаковцы – обосновавшиеся в садах и парках, где раньше гуляла «чистая публика» – презрительно-высокомерно смотрели на ухоженных барышень и прилично одетых кавалеров и, нередко их задирали.

Такое ощущение, что ты где-то в Южной Африке – во времена пресловутого Апартеида!

Или, точнее наоборот: во времена после «пресловутого Апартеида» – когда белые и негры на Юге Африки поменялись ролями.

Лишь «новые советские» – нэпманы, чувствовали себя как «в своей тарелке», гужбаня в шикарных ресторанах – зачастую на пару с хозяйственниками-партийцами, растратчиками казенных денег.