Между топких болот

Кузьма протиснулся в первые ряды и увидел оратора. Это был Саша. Он в пылу своей проповеди размахивал руками и ходил из стороны в сторону вдоль берега.

– Мы можем рыбачить, можем построить деревянные дома – у нас в руках все богатство природы! Даже дикари знали, что выжить в природе можно только сообща!

Послышались одобрительные возгласы. Мимо берега поплыла лодка. Островитяне усердно гребли веслами, комендант Сулейманов ехал стоя, скрестив руки на груди, и любовался разворачивающимся на берегу представлением.

– Они жили в племенах и разделяли труд. Поймите же, что разбоем и заботой лишь о собственном «я» мы здесь долго не протянем! – Саша рвал глотку, опьяненный взглядами и все нарастающим рокотом толпы.

Лодка подплыла ближе к берегу. Люди, до этого в забвении внемлющие оратору, один за другим переводили взгляд на нее.

– Неужто мы хуже дикарей? Не мы ли возвели города на болотах? И ради чего? Чтобы сейчас дохнуть по углам как мухи, вырывая друг у друга последний кусок?

– Ложись! – прокричал с лодки комендант Сулейманов и стал разбрасывать ломти черного хлеба. Они упали прямо под ноги Саше. После мгновения нерешительных взглядов на него понеслась людская лавина. Обездвиженный ужасом, он успел только расставить руки в стороны, после чего исчез за людским месивом. Люди хватали хлеб в воздухе, подбирали его из песка, вырывали друг у друга, кромсали и дрались за него. Комендант наблюдал за зрелищем с довольной улыбкой. Один ломоть не долетел до берега и упал в воду. Женщина, как-то сумевшая сохранить здесь свою крестьянскую дородность, с мясистыми руками, круглым лицом, обвязанным платком, одна из всей толпы углядела его и плюхнулась в воду с крутого откоса.

– Стреляй, болван! – послышался голос коменданта. Один из гребцов держал в руках винтовку. Хоть он и опер ее на борт лодки, она все равно сильно тряслась.

– Стреляй, говорю, если жить хочешь! – комендант отвесил гребцу затрещину, и тот выстрелил. Женщина, барахтавшаяся возле хлеба, резко замерла, обмякла и поползла по воде вниз лицом, будто пухлое облачко, бросающее кровавую тень.

Кузьма расталкивал ползающих на карачках людей, пытаясь отыскать Сашу. Он лежал в груде жующих тел, в изорванной одежде и весь ободранный. Кузьма выволок его из-под завала, оттащил в сторону и привел в чувства.

– Ты как?

Саша смотрел на реку и что-то шептал. Кузьма посмотрел в ту сторону. По воде плыло пухлое, прошитое пулей облачко.

– Встать можешь?

– Как муравьи…

– Кто как муравьи?

– Они, – шептал Саша, кивая на людское копошение. – Как муравьи, увязшие в карамели…

– Надо идти, вставай.

Кузьма попытался приподнять Сашу, но ноги его подкосились.

– Не могу, больно…

Штанины его брюк задрались, ноги были в ушибах и ссадинах до самых колен.

– Давай, вместе…

Саша приподнялся на руках, Кузьма подхватил его под руки, и они поплелись в сторону леса. И хотя комендант кинул всего три ломтя хлеба, люди до сих пор выковыривали хлебные крошки из песка и чужих волос.

Вечером Кузьма и Саша сидели у костра. Рыба еще вчера вся ушла на блинчики, муки не было, так что они пожевывали мох, глядя на костер. Запахло жареным мясом. Оба шумно сглотнули слюну, но никто не решался сказать об учуянном запахе, думая, что это голодная галлюцинация. Но потом из леса потянулся дымок, и тогда оба одновременно, как по команде, поднялись и пошли по дымному следу.

Он вывел их на пустырь, где горело раскидистое дерево. Люди, как загипнотизированные, смотрели на полыхающее огниво. У самого ствола, согнувшись, стоял мужчина с ободранными руками и закопченным лицом. Он тяжело дышал и щурил слезящиеся глаза, глядя с презрением на языки пламени. Так смотрят на хищника, проредившего племя и уходящего в ночь. Дерево агонизировало. Из широкого, объятого пламенем дупла, вместе с клубами дыма, вырывались душераздирающие визги. Дупло сияло, как адская печь. Но было в этих визгах и какое-то леденящее кровь упоение. Сашу передернуло. И было кое-что еще. Кажется, помимо ужаса, в глазах собравшихся дрожал голодный блеск.

Новый день дал новую смертность.

Проснулся Саша позже обычного, когда солнце уже припекало их скромное пристанище. Кузьма еще спал. Измотанные, оба вчера поздно уснули. Ночью было холодно, и Саша укрыл ноги берестяными вениками, нагретыми на костре. Вокруг летало как-то слишком много мух. Саша проследил за одной. Она вилась у его головы, а потом присела на веник и поползла через веточки. Саша сдернул веники с ног. Эхо от его крика еще долго гуляло между деревьев по всему острову. В бежево-зеленых ранах с клубничного цвета серединой копошились толстые белые личинки.

К вечеру поднялась температура и началась лихорадка. Кузьма понимал, что народной медициной тут не поможешь.