Между жизнью и честью. Книга II и III

Много лет назад я осудила его поступок. Я не понимала тогда, что он десятки лет ходил с этой болью и, готовясь встать перед судом Божьим, решил рассказать всё именно мне, любимой «дочечке» своего фронтового друга.

Как поздно приходит прозрение и нельзя ничего вернуть обратно. Сейчас я чувствую только боль и раскаяние.

* * *

Каждый раз, возвращаюсь из родного села в свой город Железногорск в безнадежной грусти, и перед глазами весь долгий путь встают картинки нищенской жизни героя Великой Победы моего Крёстного, великого труженика, отдавшего много сил и здоровья для освоения целинных земель, для строительства обещанного счастливого будущего.

— Где оно, это счастливое будущее? — спрашиваю я себя и не нахожу ответ. — Сколько ещё поколений будут кормиться обещаниями прекрасного будущего? Где светлое будущее моего отца? Его детей? Его внуков? Не настало? А настанет ли?

А для кого-то оно всегда было, есть и будет! Им не надо было кровь проливать, не надо было работать, не разгибая спины. Они легко обвешивали себя орденами, прожили долгую жизнь в ложной славе.

А многие ли знают о том, что слава ложная, о том, что настоящий фронтовик редко доживал до семидесяти лет?

* * *

P. S. В архивах я нашла всех героев этого очерка. Не хочу тревожить прах. Они все воевали, шли по минным полям. Того, за кого хлопотал штаб, тоже отыскала. Да, он был представлен к герою после этих боёв. Но, видимо, не рискнул штаб форсировать события. А может, надеялся на гибель настоящих героев. Только звезда Героя была вручена в самом конце войны. А до этого времени столько воды утекло.

В наградном листе Сычёва А. С. было написано: «Поддержал экипаж соседнего танка, разгромившего штаб противника». И никаких фамилий.

Мой Крёстный — настоящий герой, смелый, отважный. Награждён двумя орденами Отечественной войны (I, II ст.), орденом Красного Знамени, к которому дважды представляли и моего отца, но в первый раз в штабе переиначили на орден Красной Звезды, а во второй выдали орден Отечественной войны I степени. Не выдать — не могли.

Я человек не военный, но понимаю, что орден Боевого Красного Знамени и орден Красной Звезды — это небо и земля, тем более, орден Красной Звезды отец получил за героизм под Ржевом, когда ордена выдавали очень скупо. В 1944 году орден Красной Звезды многие получали не как награду, а как вознаграждение.

Выходит, мой Крёстный прав во всём…

Мишка

^{(Вместо эпилога)}

Памяти дорогих родителей

Миша, громко и гневно воркуя, кружил на подоконнике. Поднимал крылья для внезапного рывка, чтобы посильнее клюнуть свою обидчицу.

— Ну ладно, не сердись. Ишь, как расходился, — певуче проговорила Матрёна Алексеевна, протягивая руку к голубю, чтобы погладить и успокоить его.

Вот тут-то Мишка и ухватил её за ладонь. Женщина быстро отдёрнула руку.

— Это твоя благодарность за всё? Значит, когда гости в доме, — рассуждала она вслух, — ты обо мне забываешь. А когда одни остаёмся — ты сам ко мне летишь. И поёшь нежнее.

Однако хозяйке дома не удалось усмирить сизаря. Он только изредка останавливался, словно делал передышку. Затем снова бегал, взволнованно кружась.

«Не человек, — думала она, глядя на голубя, — а чувствуется в голосе обида». И уже с улыбкой вслух проговорила:

— Молодчина, Мишка, год прошёл, а ты не забыл моего сыночка.

Мать радовалась приезду сына Анатолия. Он работал в Москве и приезжал теперь только в отпуск. Переступая порог дома, каждый раз спрашивал:

— Мама, Мишка жив?

— Жив, жив, — спешила порадовать мать.

После встреч с друзьями сын забирал голубя из коридора в комнату, играл с ним, затем укладывался спать…

В этот вечер было так же. Матрёна Алексеевна заглянула в комнату к Анатолию, когда там была тишина. Он безмятежно спал. Сизаря нигде не было видно. Она отвернула одеяло и увидела: Мишка сладко дремал на груди сына.

«Ещё измажет», — забеспокоилась мать и убрала птицу.

Вот тут голубь и расходился…

С неостывшей обидой сизарь перелетел на лежанку, примостился на старую фуфайку, нахохлился, спрятал клюв в перышки и замолчал. Может быть, корил себя за то, что не смог перехитрить хозяйку. А ведь частенько это ему удавалось…

Начнут жечь безжалостные морозы, надо бы отогреться, хлебушка в тепле поклевать. Ждёт Мишка благоприятный момент. Вот он! Матрёна Алексеевна с коромыслом на плече, часто и в руке — третье ведро, открывает настежь двери, быстро входит в дом, чтобы меньше зашло белого морозного облака. Голубь мгновенно оказывается на голове хозяйки, и вместе с ней пробирается в дом. Попробуй, поймай в трёх комнатах! Да она и не станет. Сама даст хлебных крошек и будет вновь восхищаться этой умной птицей:

— Ну, хитрец! Ну, ловкач!

И в который раз она вспомнит своего покойного мужа. Он оставил ей всю свою голубятню…

* * *

Фёдор Иосифович возглавлял пожарную команду. Приносил списанные вёдра и подвешивал их под самую крышу. Потолка в сарае не было, поэтому вёдер можно было подвесить много. Голуби быстро находили там своё пристанище. В свободные минуты хозяин любовался ими, восхищался их любовными играми.