Между жизнью и честью. Книга II и III

Это было в районе Орши. Там фашисты такую мощную оборону выстроили, что уверовали в свою победу и контрнаступление. Там минные поля закладывались в несколько слоёв. Укрепления считались непреодолимыми. Вот туда и прибыли мы в составе 148-го отдельного инженерно-танкового полка. Сначала мы оба были командирами танков. Но отец твой вскоре был возведён в лейтенанты и поставлен командовать взводом. Что можно сказать? Эта работа страшней, чем командир танка. У командира взвода, понятное дело, ответственности больше, да и опасности тоже.

Ротный, конечно, старался уберечь своих взводных, поэтому существовал такой устный приказ: вперёд пускать рабочий танк, а за ним уже танк, в котором находился командир взвода. Но Федька никогда не следовал ему, он всегда был первым.

„Какой я командир, если буду прятаться за спины своих ребят“, — говорил он мне не раз. Вот такой он был. Танкисты любили его, ценили, уважали. Не раз слышал, как называли „батя“. Это дорогого стоило, дочка».

Александр Степанович попытался сделать глубокий вдох и закашлялся. Я потянулась за кружкой, чтобы принести воды, но крёстный замахал головой и руками. Я прочла его невербальные сигналы, снова села. Крёстный, наконец, откашлялся, достал из кармана цветной лоскуток ткани, поплевал в него и успокоился.

«Тут вода, дочка, не поможет, — хрипловато проговорил он и продолжил: — А Фёдор Осипович был батей не только своим бойцам, но и всем, кто находился с ним рядом. Смелый он был не только в бою с гадами, но и с высшим командованием. Вот тебе случай расскажу…

Дело было на пути к Кёнигсбергу. Скажу тебе, эта такая крепость была, каких не видывал наш боец за всю войну. Наших ребят там полегло не сосчитать. Я имею в виду танкистов. А могло быть и больше. Танки гнали и гнали по одному маршруту. Доезжает взвод до середины, его тут же расстреливают фрицы со своих скрытых позиций. И так три взвода подряд. Погибнуть в бою — одно дело, а вот так… А майор смотрит в бинокль и командует: „Вперёд!“

Горько было осознавать, что идём просто на убой. Стоим, возмущаемся, но приказ есть приказ. Тут Фёдор, достаёт свой пистолет, подходит к майору и громко говорит: „Или ты отменяешь свой тупой приказ, или я тебя сейчас прихлопну! Мне терять нечего!“

Майор стал угрожать трибуналом. На что отец твой ответил: „Я до трибунала ещё поживу, а тебя, гада, за ребят, сейчас продырявлю“.

Тут подошли остальные командиры взводов. Майор сдался, но Фёдору пригрозил, что так дело не оставит.

На войне не только минуты, но и секунды решают много. Вскоре был получен приказ прекратить наступление до прибытия нашей авиации… Дали мы тогда фрицам. Многие свою злость вылили потом на мирных жителях. Страшно было, не хочу вспоминать».

Сколько я ни спрашивала Крёстного о вылитой злости на мирных жителей, он так и не сказал мне.

Примечание.После смерти брата Валерия, который часто бывал в Германии по приглашению, я познакомилась с одним из его друзей Харальдом. Он помог мне в некоторых вопросах, касающихся войны. Беседовал с участниками, очевидцами кровавых событий. Поэтому приводимые мной факты из первых уст и не должны вызывать сомнений.

«Откуда он такой взялся? Мчит впереди всех и живым остаётся, как будто заговорённый, слышал я не раз от танкистов, — продолжал свой рассказ Александр Степанович. — Я тоже часто ему говорил, что это всё до поры-до времени, не надо играть с судьбой. Надо и поберечь себя. Он, бывало, махнёт рукой и скажет: „Я точно знаю, что с войны домой вернусь“. Вроде ему нагадала какая-то молдаванка.

Мог в деревню ворваться самым первым во главе своего взвода и молотить там немцев. Берёг он каждого своего танкиста, считал, что он за них в ответе. Ребята же были неопытные. Пополнение часто приходило, подрывались на минах каждый раз. Не зря же нас смертниками называли.

Как-то раз Фёдор ворвался в деревню, где находился немецкий штаб. Разгромил, захватил важные документы. Дрался до подхода своих. Сумел спасти селян, которых заперли фрицы в сарае. Как выяснилось, там они находились уже трое суток. Понятно, что хорошего ждать было мало. Сколько уничтожил гитлеровцев с их ДЗОТами и пушками, как сам потом говорил, не считал. Когда за эти его дела перед строем сам наш командующий благодарил и сказал, что достоин высшей награды, то есть Героя, отец твой пошатнулся и свалился. Оказалось, он получил контузию и ранение.

В этом бою мы много уничтожили немцев и техники, большой урон нанесли врагу. Многих представили к наградам.