Междуморье

Раньше через Пост-Германию я просто проезжал, относясь к ней, как и ко всякой другой части Польши. Разве что оставшейся после немцев. Прошло какое-то время, прежде чем я понял, с каким же необыкновенным местом имею я дело. Шмат Европы, в самой ее средине, в котором был осуществлен тотальный обмен населения. Тех, которые создавали культурную ткань – тех выкинули. На их место прибыли люди с востока. И они все начали устраивать по-своему. Так ведь это, думал я, нужно рассмотреть вблизи. Тщательно. Под лупой.

Польша, возможно, не самая красивая страна Европы, но явно одна из любопытнейших.

В Еленю Гуру мы прибыли на рассвете. Ночным поездом. Стоял май, самое начало жары, и солнце с самого утра сшибало все, что только поднимало голову. Таксисты опирались о крыши своих машин. У некоторых на глазах были черные зеркальные очки. Мы тащили тяжелые рюкзаки, так что нами они и не заинтересовались. Только курили на этом солнце и скалили ему зубы, несмотря на очки. Весеннее утреннее солнце способно поражать глаза, словно лазер.

В старом костеле сейчас была церковь. Из нее несло ладаном, а церковно-славянские напевы не соответствовали архитектуре. При костеле Святого Креста, неподалеку, в стену были вмурованы надгробные барельефы, изображающие давних жителей этих земель. Фигуры были несколько вытертыми и, похоже, поэтому выглядели ну прямо как вампиры. Утраченные носы, выглаженные, неподвижные глаза, стертые губы, раскрытые рты. Старые гробницы у стены были разорены, и никто с ними ничего не делал. Я представлял себе людей, которые приходили сюда. Уже после войны.

Немцев выбросили отсюда еще раньше, а эти все прибывали. Солдаты, мародеры или просто грабители. А может немцы еще были здесь, когда рушили склепы при церкви. Я представлял, что пришли ночью, хотя ночью, наверняка, боялись. Сам бы я наверняка немного боялся бы. По ночам, после исчезновения немцев, здесь должно было быть темно. Мы, в XXI веке, что там ни говорить, в Европе, уже забыли, какой темной может быть безлунная ночь, когда в округе нет фонарей или хотя бы автомобильных фар. Или, пускай даже, лунная. Я практически видел, как они шли, заходили на этот большой двор при церкви и умирали от страха, потому что на них пялились все эти белокаменные, пустые глаза с надгробий.

В буйной майской зелени все это выглядело будто какие-то затерянные в джунглях святилища. Прямо мурашки по спине бегали. Раскуроченные гробницы явно были делом рук недорослых сатанистов, поскольку повсюду были видны какие-то намалеванные из баллончиков лозунги, призывающие убивать котов, три шестерки, пентаграммы и так далее. И, похоже, все они еще и клея нанюхались, потому что понавыписывали на стенах какие-то стишки про бабульку, которая "глазам не верит и только хрипит, Мурзик убитый в пентаграмме лежит" или что-то типа того.

Потом мы ехали в самое сердце гор. Именно туда из немецкого лагеря в Жагани бежали военнопленные из стран антигитлеровской коалиции. Именно про них был снят фильм "Большой побег". Англичане, австралийцы, поляки, чехи. Днем скрывались в лесах, а по ночам шли. А мороз был градусов под двадцать, и многие не справлялись. Они садились на поезда, откуда их вытаскивали, перемерзших и забитых, одного за другим, и убивали, бывало, что прямо на месте.

Вокруг Еленей Гуры размещалось много лагерей для пленных и принудительного труда. Случалось, что немецкие надзиратели устраивали самосуд над заключенными. Некоторых публично вешали. Тех, кто умер от истощения или побоев, отвозили в лес и закидывали в общие могилы.

И приблизительно в это же самое время по городу прохаживались члены эвакуированных из Берлина и Западной Германии театральных трупп. Их театры были разрушены в ходе военных действий, актеров же и персонал эвакуировали как раз в Еленю Гуру. Так что эти актеры из погорелых театров сидели в прелестном горном городке, окруженном лагерями смертельного труда, переполненными трупами ямами, и испуганно слушали по радио, насколько еще далеко от них русские.

Когда те уже были близко, и когда Рейх капитулировал, из города поначалу сбежали власти, связанные с NSDAP. Тогда беженцы обратились к недобитым социал-демократам и коммунистам, чудом избежавшим лагерей, чтобы те сформировали органы власти в городе. Националисты натворили всего и сбежали, а левакам пришлось за ними убирать.