Межгосударство. Том 2

– Протестую, – в юридическую щель Сатана. – Если закону известны прецеденты как доведение до самоубийства, если на сей счёт статьи в кодексах, то не верно ли было бы обвинять в содеянном нашего двужильного прокурора-бездельника, сажать его в эту клетку под бамбуковым током, а обвиняемого облыжно-безпрезумпционно отправлять прямиком туда, куда и положено отправляться принявшим мученическую, в сад смертной скуки со слоняющимися во все стороны сущностями без сущности того же сказанного прокурора?

– Господин адвокат-демагог, я отклоняю ваш протест и прошу впредь не влезать в мои беседы с обвиняемым или ещё с кем-либо. Вплоть до удаления из зала.

Отвечает издевательским поклоном, обещающим поквитаться вечером у котла, но умолкает.

– Итак, – судья, обращаясь к подсудимому, – я жду ответа на последний свой вопрос вопросов.

– Да, это не было убийством, – тихо, чтоб не выдать лишнего.

– В таком случае прошу вас изложить мотивы, побудившие к сему противному человечеству.

– Протестую, – влезает. – Отчего самоубийство вдруг сделалось противным человечеству? Кто это сказал, в каком законе это отмечено?

– В законе Божьем, – прокурор.

– Это не закон. Мы, как я полагал, в суде, вершим правосудие, и опираться нам следует исключительно на принятые и утверждённые законодательные акты и туманные постановления всякого рода пленумов, а не на небылицы последователей каких-то там мимолётных земных культов, к именованию которых всё больше и больше людей добавляет «псевдо». Я бы, будь моя воля, вообще говорил бы «квази».

– Как? – не находится от возмущения. – Мимолётных культов? Псевдо? Квази? Да я своими руками создал всё человечество.

– А я создал боевых черепах и они хоть молчаливы. Но теперь мы что же, должны внимать одному моему самодурству за другим? Нет, это, простите, узурпаторство. Мы в суде, а в суде главное закон. Закона, что самоубийство противно человечеству, нет, на это я и посмел указать господину судье, это человечество здесь и представляющего.

– Не будем вдаваться в теологические, – примирительно-процедурно судья. – Возвратимся к мотивам обвиняемого. Говорите, прошу вас.

– Позвольте мне, как представителю этого несчастного и его защитника здесь, это за него, – снова Сатана.

– Ну, если обвиняемый не против и сторона обвинения не имеет возражений, – пожимает плечами, оборачиваясь на Господа.

Досадливо дёргает уголком рта, расценивается как согласие.

– Мой подзащитный, как и большинство так называемых возлюбленных детей нашего любезного, человек глубоко несчастный, – вставая с места, Сатана. – А виноват во всём этот безответственный создатель-иномировой варвар, его и судите, его и судите, его и судите. К. родился в богатой традициями и бедной средствами семье, рано потерял отца в давке за деревянными кружками, всё заработанное тратил на ипподроме, а после ещё и до беспамятства влюбился в одну шлюшку-компатриотку вице-знатных кровей, наихудшего пошиба кокотку, скажу я вам, и транжиру финсредств, скажу я вам, для которой важны одни лишь золотые оборки на всём, чего достигает глаз и обвешенность ламбрикенами.

Подсудимый вскидывается, но тут же потухает и опускает голову.

– И вот, после сердечного признания-отчуждения имущества, он оплёван как бетельная урна, унижен как директор магической школы, привлечённый к административной ответственности и осмеян как институт мировых судей. Идёт домой и выбрасывается из окна. И как после этого судить лепёшку?

Сатана умолкает, слово передаётся стороне обвинения.

– Всякому человеку, какой бы лепёшкой он ни был, ниспосылается страданий и тягот ровно столько, сколько он сможет унести в карманах и подоле, не больше и не меньше, разве что есть ещё нагрудный или не стыдно показать филеи. Я, значит, делал, а они, значит, убивают, да если бы после смерти можно было привлечь к ответственности, я бы во всех апокрифах… Впрочем ладно, про апокрифы не станем, не то со мной сделается удар. Спрыгнул с большего, чем можешь соответствовать, не доказал, что не было рокового пинка, сто лет в аду, тысяча лет в раю, по-моему, идеально.

– А вот это, если и прерогатива, то суда как суда, а уж никак не надзора да ещё и столь слепошарого.

Судья молотком по столу.

– Требую тишины как в выставочной могиле тамплиера. Вы закончили нести свои ахинеи?

– Да, – прокурор присаживается.

– Ещё не все обвинительные вши изъяты, но да, – бормочет Сатана, отъехав с кафедрой

– Суд удаляется в совещательную комнату для вынесения что взбредёт.