Межгосударство. Том 2

Они влюблённые что ли? Конечно нет, они идейные. Слушай, Тео, я давно хотел спросить, не влюблённые ли они? Тео только что спрашивал, ты что глухой? Я же сказал, нет. А ты откуда сам знаешь? Тео мне говорил. Трое в парадной жилого берлинского, возможность наставить от винтовки до пистолета. Я полагаю, Тео и надо послать, уж больно он хорошо устроился, младший. Тео, пойди, стукни ему, сошлись на то, нам нельзя покидать пост. Он скажет, что это не достойно спартакиста. А ты ему скажи, что недостойно брата сидеть в тёплой квартире и вести псевдоумные, когда братья мёрзнут в парадной и не имеют возможности отлучиться за коньяком. Ладно. Старший из троих поднялся на один пролёт, вонзился в широкую деревянную особенным (условленным стуком). Открыл пожилой лет пятидесяти или около. Тео, не сходил бы ты за коньяком. Да, уж будь добр, двое у подножия. Как вы не вовремя, ей-богу. Ей какому богу, Тео? Ладно, сейчас только пальто надену. Он что-то сказал вглубь квартиры по-немецки, братья-плебеи на русском. Пожалуй, я пойду с ним, младший, пока Тео одевался. Он, сами знаете, вряд ли сможет за себя, да и Шульц может не продать ему и вообще не открыть, в такое-то. Наверное он прав, как считаешь, Тео? Да пусть идут. Они вдвоём, мы здесь вдвоём, так и впрямь. В сей момент Тео вышел в парадную. Идём. Я с тобой. Тогда зачем я вообще нужен? Сам бы и сходил. Ты что не понимаешь? Тео, остался у окна подле лестницы, посмотрел на старшего. Понимаю. Поколения гулко по лестнице, вымелись на морозную. Минуты ожидания. В описываемое в городе неспокойно. Революция и контрреволюция, Эберт и Эйхгорн, телеграфное бюро Вольфа и Народная морская дивизия, СДПГ и РСДРП, экономическая борьба как вулкан, кормящий революцию и устремление авангарда класса пятнадцатичасового труда к власти, рабочая демократия и «Форвертс», баррикады и бронеавтомобили, «мёртвые головы» и стены с частицами мозга. Сдвоенная дорожка шагов за коньяком в сей час и в сей город, безумством храбродепривантов, какого ни под микроскоп Тео, все не чужды, в особенности младший. Пройдя по пустой как можно меньше, поворотили в переулок и адьё спинами. Утерянные звенья в парадной переминаться. Через одну или две четверти снизу недвусмысленные пулеперебросы. Переглянулись на два абзаца. Всё-таки пост, фрайкороволки только и ждут из полугусенечных, в родственном бездействии равно. Это братья, младший из оставшихся, спрашивал у самого, понимает, а это, кивнул на квартиру, хрен знает кто, хоть и с заструганной в определённую головой. Дезертировали в молчании, контрмогильщики революции пусть обиду в жопу, между решетовывесками осторожно, но стремясь. Из виду столбошпиков в том же, вскоре настигли братские сердца, прятали нижние части за перевёрнутой железной дегтяркой, набитой песком, огрызаясь редкими. Старший из по документам у младшего винтовки, тот из продлённого указательного. Вчетвером революционировать сподручнее, Берлин ещё даже не стонет, чего ж уподобляться. Через час в парадной из пропитанного идеями воздуха кровавые щенки в серых шинелях, динь-дон, динь-дон, Роза, это твои шипы подоспели. Над широким озером-шведским столом аистов растягивала тенёта тонкая предрассветная. Маскировка под первый лёд в виде рваности, подразумевая промоины, зыбкости, сколько мирных тракторов кануло, белизны, припорошенности рады. Петухи потягивались, на деревянном, носом из лба в гладь, четверо братьев, коллективный разум не допустил забывчивости в отношении оловянных с парами в жидкости цвета. Раздербанили на всех рыцарский, кто в шлеме тот и во̀да. Взмокли, будто много пробежали от настигающих бронеавтомобилей, учитывая их, прошли. Свели олово, прожив в замирании в сцепленном, распространили яд, оголили четверодно. В озеро по старшинству. Младший перед прыжком окинул стороны, потёр руки, крикнув «посторонись», прыгнул дальше всех, покрыли тёмные воды.