Мятеж

– Мисс Дентли, – выпалила она, поразив Олливана резкостью тона.

– Мисс Дентли, – спокойно поправил себя Олливан, хотя каждое проклятое звездами официальное обращение прокручивало нож, который она вонзила ему в грудь.

– Я ни на секунду не верю, что тебя действительно волнует что-либо из этого, так почему бы нам не согласиться вместе забыть обо всем и не покончить с этим фарсом? Устраивать слушания по жалобе на обычную и довольно забавную шутку… это на тебя не похоже.

Сибелла, нахмурившись, склонила голову набок. И чем дальше, тем суровее становилось выражении ее лица.

– Ты знаешь, что для меня все это и правда важно, – тихо сказала она, как будто боялась вспомнить минувшие дни. – Я уже давно хотела заняться политикой.

Олливан застонал.

– Я знаю, ты говорила об этом.

Родители Сибеллы подталкивали ее к этому, так же как родители Олливана подталкивали и его. Они впервые сблизились, когда им было всего четырнадцать, и как раз из-за того, что оба пошли не теми путями, которых от них ожидали семьи. Но где-то на этом пути Сибелла вдруг начала говорить, что хочет того же, чего от нее хотела мать.

– Я никогда не думал, что ты говоришь серьезно. Полагаю, что это моя вина.

– Конечно, это твоя вина, – раздраженно сказала она. – Я, знаешь ли, ожидаю, что ты будешь так любезен верить мне на слово, Олливан. Ты просто никогда не хотел верить, что я решила заняться чем-то столь недостойным тебя.

Олливан набрал воздуха, чтобы возразить, но был ошеломлен несправедливостью обвинения. Злиться на Сибеллу было мучительно. Когда он ругался с кем-то, гнев становился для него наградой, освобождением. Но с ней он просто боролся за то, чтобы быть понятым. Его словно уносило течением; как будто стоило ему продолжить сопротивляться, и он сможет устранить все препятствия в виде собственных разочарований.

Его раздражало осознание того, что ничего не изменилось.

– Политика не ниже моего достоинства, – сказал он со всем спокойствием, на которое оказался способен. Ему пришлось закрыть глаза. Его головная боль возвращалась. – Это просто не для меня. Ты это знаешь.

Он приготовился к упреку за предположение о том, что она это знала, но ответ Сибеллы был еще хуже.

– Ты сделал это?

Глаза Олливана распахнулись. Она встретила его взгляд с вызовом, но хрупкий шепот ее вопроса противоречил видимой жесткости.

Голос Олливана был таким же тихим и пронизанным яростью.

– Почему ты спрашиваешь меня об этом?

– Потому что мне нужно знать.

– Почему ты здесь, Элли?

– Мисс…

– Почему ты здесь? Для того чтобы помучить меня? Потому что дело, конечно, не в том, что тебе очень нравится моя компания, и ты совершенно ясно дала это понять.

Сибелла втянула воздух. Боль на ее лице опалила его душу, и все же он был рад. Олливан не скрывал свою боль так открыто, как Сибелла, но она должна знать, что он чувствовал. То, что она оказалась среди тех, кто заподозрил его в якобы содеянном… На мгновение это заставило его задуматься о том, что, если даже она не знала его по-настоящему, было ли вообще ему место среди этих людей?

– Я пыталась…

Она замолчала, сглотнула и начала снова.

– Я пыталась сказать тебе тогда, но ты не захотел слушать.

– Я помню, – тихо сказал Олливан. Он встал и обошел стол, остановившись, когда она сделала шаг от него.

– Я был у тебя дома целую минуту, как вдруг ты выбила землю прямо у меня из-под ног, а потом просто продолжала говорить, как будто ожидала, что я продолжу внимательно тебя слушать. Ну, я бы так не смог.

Олливан старался никогда не думать о том дне, но сейчас, когда она стояла перед ним с тем же выражением на лице, это было невозможно. Он тогда опоздал, но Сибелла никак это не прокомментировала, поэтому Олливан сразу понял – что-то не так. Она не подошла к нему, когда он пересек комнату, чтобы встретиться с ней, не обняла его за талию и не улыбнулась, как обычно делала. Он думал, что-то произошло; что кто-то из родителей заболел или усыновление ее младшей сестры сорвалось. Но он и понятия не имел. Олливан оказался совершенно не готов к тому, что она решила расстаться с ним.

– На самом деле я беру свои слова обратно, – продолжил он. – вся эта бюрократическая скука как раз для тебя. Кто я такой, чтобы судить, раз я даже никогда не знал тебя по-настоящему.

Сибелла поморщилась, и Олливан быстро обошел ее и выбежал из убежища. Он не хотел смотреть, как она плачет.

Как Олливан и надеялся, в Странствующем Месте было тихо. Тихо крадясь по коридорам, единственными, кого он увидел, были несколько членов Общества, расположившихся в баре. Когда он добрался до коридора, где находилась дверь в чулан, то понял, что остался один. Никто никогда не ходил этим путем.

Сибелла не выходила у него из головы. Все это было так неправильно, так неестественно. Те же духи, но более длинные волосы; пространство между ними, которого раньше не существовало в те моменты, когда они были одни. До того как они влюбились друг в друга, Олливан не считал себя любителем нежностей, но с ней все было по-другому.

Прежде чем он влюбился, напомнил себе в миллионный раз. Все было совсем не так, как он думал.