После появления Нейлора девять дней шли дебаты, на которых решили, что такое ужасное кощунство более опасно для страны, чем любой испанский военный корабль: оно бьет по самому дорогому, в самое сердце отношений народа с Богом. «Давайте все закроем уши, – предложил один парламентарий, – и забросаем его камнями». Неясно, имел ли парламент судебные полномочия наказывать этого человека, однако члены парламента проголосовали за то, чтобы поставить Нейлора к позорному столбу, бичевать на всем пути, проткнуть язык раскаленным железом, выжечь на лбу клеймо в виде буквы «Б» как богохульнику, а затем отправить в тюрьму на неопределенный срок.
Суд Божий над телом пророка состоялся в конце года. Томас Бертон записал в своем дневнике, что «сумасшедший торговец Рич все время с непокрытой головой сидел у ног Нейлора. Время от времени он пел, плакал, гладил его волосы и лицо, целовал руку и поцелуями снимал жар с его лба». Нейлор терпеливо сносил страдания, очевидцы сочувствовали жертве гнева парламента. Кромвель и сам хотел знать «основания и причину» для такой узурпации судебной власти, однако так и не получил ответа просто потому, что приговор был и деспотическим, и безосновательным. Некоторые современники предупреждали, что если парламент считает возможным осудить и наказать одного заблудшего человека, то как остальные могут чувствовать себя в безопасности?
В начале 1657 года встал вопрос о продлении «десятипроцентного налога» на содержание генерал-майоров. К удивлению многих, зять Кромвеля Джон Клейпол выступил против этого билля. Почти все посчитали сей факт свидетельством того, что протектор потерял поддержку «божьих» полевых командиров. Сам парламент в значительной мере составляли люди из общин, подвергшихся суровым взысканиям генерал-майоров, и билль отклонили большинством в тридцать шесть голосов. «Благочестивый» эксперимент был завершен.
Был поднят и другой вопрос о власти. Не стоит ли Кромвелю теперь стать королем и заменить династию Стюартов династией Кромвелей? Возврат к традиционной форме правления отвечал желанию многих людей. Если бы Кромвель стал королем, он, возможно, смог бы обуздать притязания парламента, который уже вышел за пределы своей компетенции. Газеты предвкушали скорое «изменение формы правления». 19 января 1657 года один из членов парламента, Джон Эш из Фрешфорда, предложил, чтобы Кромвель «принял на себя правление согласно древней конституции».
23 февраля сэр Кристофер Пэк представил документ под названием «Смиренная петиция и совет», в котором говорилось, что Кромвель должен взять «наименование, образ, титул и достоинство короля» и восстановить палату лордов. Ярость противников монархии, прежде всего в военной среде, не знала границ. Генерал Джон Ламберт заявил, что такой возврат к прошлому будет противоречить принципам, за которые сражались он и его товарищи солдаты. Монархия настолько запачкана в крови, что ее нельзя восстанавливать. Это были не только слова. Кромвелю доложили, что группа солдат дала клятву убить его, если он примет королевский титул.
Через четыре дня после подачи «Смиренной петиции» сотня представителей армии явилась в Уайтхолл к Кромвелю. Они просили его не поддаваться на это предложение. Кромвель объяснял им, что корона нравится ему не больше, чем им; что она всего лишь погремушка или перо на шляпе, а затем напомнил историю последних нескольких лет, когда он точно следовал совету армии. Он говорил, что «они превратили его в своего раба для тяжелых работ во всех сложных ситуациях», но все равно не добились успеха. Ни один из парламентов, ни одно из конституционных предложений не сработали. Он говорил им, что «наступило время прийти к соглашению». Палата лордов, например, нужна, чтобы уравновешивать притязания палаты общин. Они своей яростью «сильно ослабили» его, и через несколько дней другая делегация от армии заверила Кромвеля, что они согласятся на все, что он предпримет «на благо наших народов».
Дебаты в парламенте продолжались больше месяца, потребовали двадцати четырех заседаний, некоторые из них длились по целому дню. В итоге в конце марта Кромвеля официально попросили принять корону. Он ответил, что последнюю часть своей жизни жил «в огне, в буре треволнений», и попросил дополнительного времени на размышление. Все думали, что он согласится на роль короля, просто чтобы объединить по большей части консервативную страну, но на самом деле его обуревали мучительные сомнения. Он знал, что старшие армейские офицеры всем сердцем против такой перемены, но он также знал, что, наверное, это его последний и наилучший шанс вернуть страну на привычный путь. В его возможностях оказалось создать условия для законной и устойчивой власти.