Мятежный век. От Якова I до Славной революции

Зал суда был переполнен людьми. Один сквайр из Норфолка специально приехал в Лондон, чтобы присутствовать на судебном разбирательстве, но, когда он подошел «на рассвете дня», уже собралась такая огромная толпа, что он смог встать только в 1,8–2,7 метра от дверей суда. Те, кому удалось попасть внутрь, в основном разделяли позицию Хэмпдена. Когда один из его адвокатов, Оливер Сент-Джон, приступил к защите, ему, по словам пуританского мемуариста Роберта Вудфорта, «много аплодировали и громко выражали одобрение присутствовавшие, хотя милорд Финч [председательствующий судья] обозначил свое неудовольствие таким поведением», по окончании выступления Сент-Джона «все снова рискнули одобрительно загудеть». Обсуждение продолжилось за пределами зала суда, где споры между противоположными сторонами могли принять весьма горячий характер. Викарий из Килсби, Нортгемптоншир, убеждал свою паству «уплатить сборы его величества»; на что констебль прихода сказал ему, что королевские налоги хуже, чем фараоновы взимания с израильтян. Разговоры подобного рода велись по всему королевству.

Судьи посовещались и в итоге вынесли решение в пользу двора, семью голосами против пяти. Это был наименьший из возможных перевес для короля. Тем не менее слова председательствующего судьи в его поддержку повторяли во всей стране. Финч объявил, что «акты парламента, умаляющие королевскую власть в защите королевства, не имеют юридической силы». Или, как сформулировал другой судья, rex est lex

– «король есть закон». Старинные свободы англичан не имеют никакого значения, а декларации Великой хартии вольностей и «Петиции о праве» несущественны. Ни закон, ни парламент не могут ограничить власть короля. Кларендон в своей «Истории мятежа» констатирует: «Вне всякого сомнения, речь милорда Финча заставила возненавидеть корабельные деньги больше, чем все предписания Тайного совета и все описи имущества, составленные английскими шерифами, вместе взятые».

Когда судья на сессии в Мейдстоне зачитывал решение лондонского суда, люди, по свидетельству современника событий сэра Роджера Твиздена, «действительно слушали с большим вниманием, а когда чтение завершилось», он «к печали своей, увидел на их лицах выражение полной подавленности…». Мировой судья из Кента написал в служебной записке, что «это было самое значительное дело, по общему мнению всего мира, об английском парламенте. А простые люди так же не хотят терять свободы, как и расставаться со своими деньгами». Сопротивление корабельному налогу стало еще активнее, чем раньше. Некоторые из тех, кто отказывался платить, теперь цитировали аргументы, которые приводили судьи, стоявшие на стороне Джона Хэмпдена.

В середине судебного процесса, 9 февраля 1638 года, король направил в Шотландию декларацию, в которой заявил: «Мы полагаем, что нашей королевской власти нанесен значительный ущерб», и объявил, что все протесты против новой молитвенной книги будут считаться изменническими. Ответ короля был весьма характерным. Любая попытка ограничить его власть, конечно, казалась ему изменой, и он верил, что если пойдет на компромисс или примирение, то неизбежно окажется ослаблен. Он не желал становиться столь же бесправным, как венецианский дож, и сообщил своему представителю в Шотландии, маркизу Гамильтону, что «настроен скорее подвергнуть опасности собственную жизнь, чем отказаться от своей прерогативы». Он имел в виду не просто свою власть, а концепцию «права» как такового. Однако в то же время он был способен проявить хитрость и сдержанность, поэтому сказал Гамильтону, что «я даю вам разрешение польстить им любыми надеждами на свое усмотрение». Поскольку предводители восстания против молитвенной книги были, в сущности, изменниками, по мнению Карла, их можно было безнаказанно соблазнять и обманывать.

В ответ в Эдинбурге уполномоченные, представлявшие петиционеров, составили Национальный ковенант, в котором восстановили заповеди Шотландской церкви. В одной статье Ковенанта указывалось, что нововведения в англиканскую молитвенную книгу «ощутимо ведут к восстановлению католицизма и тирании, к подрыву и разрушению истинной реформатской веры, наших законов и вольностей». На самом деле люди восстали не против самого короля, а против альянса светской и церковной власти, который он стал представлять. Теперь петиционеры связали себя с Богом священным договором, как когда-то народ израильский, приняв на себя недвусмысленные моральные обязательства следовать воле Божией. «Ходи предо Мною и будь непорочен… и поставлю завет Мой между Мною и тобою» (Быт. 17:1–2). Национальный ковенант торжественно пронесли по улицам города в сопровождении толпы женщин и детей, которые то радовались, то рыдали.