Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений

1990. Р. 91–152; Bartlett. 1993. Р. 57]. Поэтому беспрерывные морские путешествия Вильгельма дублировались странствиями его крупнейших баронов. Англо-норманские сеньоры были, по существу, «сеньорами по обе стороны пролива» [Frame. 1990. Р. 53]. Государственная территория по своей протяженности соответствовала формам землевладения правящего класса.

Организация политической власти над средневековой территорией не была единообразной. Если в современных государствах в общем случае нет действительного административного различия между центром и периферией, пограничные области в средневековых государствах – спорные полосы или «марки» – были довольно четко обособлены [Mitteis. 1975. Р. 66; Smith. 1995]. Этнические, религиозные, природно-топографические или лингвистические отличия были второстепенными при «демаркации» приграничных районов. Ведь расширение средневековой территории следовало логике завоевания, то есть политического накопления. Управление периферией отражало попытки совместить уничтожение, приучение и кооптацию местной завоеванной знати с потребностями новообразованных сеньорий завоевателей и более широкими вопросами безопасности «государства». В результате возникала другая дилемма феодальных сюзеренов: поскольку сеньоры «марок» должны были получать особую военную власть, необходимую для командования, дабы они могли эффективно разбираться с неспокойными соседями, они сами становились полуавтономными [Werner. 1980]. Достаточно часто они злоупотребляли своими привилегиями, чтобы создать региональные укрепления. Например, свободы, полученные англо-норманскими сеньорами пограничной полосы Уэльса, пролегающей между самим Уэльсом, контролируемым валлийцами, и Английским королевством, сохранялись до XVII в., хотя победоносные кампании короля Эдварда (1282–1283 гг.) обессмыслили само их существование столетиями ранее. В Валлийской марке предписания короля не действовали [Davies. 1989, 1990]. Где же начиналось и где заканчивалось государство в подобных условиях [Smith. 1995. Р. 179]? Итак, современным линейным границам в Европе предшествовали зональные приграничные районы, которые оспаривались полунезависимыми сеньорами. Верденский договор (843 г.) разделил Каролингскую империю на три четко очерченных территории. Но хотя это наделило некоторой легитимностью претензии правителей к «собственным» сеньорам, на практике их отношения должны были оговариваться в каждом конкретном случае.

Итак, феодальную территориальность лучше всего зрительно представить как совокупность концентрических кругов распространения власти. Только спорадическая демонстрация королевского владычества над полуавтономными периферийными сеньорами восстанавливала порой чувство связанной территориальности. Как правило, притязания центра на власть заканчивались в приграничных зонах, которые всегда пребывали в состоянии на грани откола, постоянно решая собственные «внешнеполитические» вопросы с близлежащими регионами. Аморфную средневековую территориальность просто невозможно объяснить расхождением недостаточных возможностей центрального управления (коммуникации и правоприменения) и пространственной протяженности [Weber. 1968а. Р. 1091]. Она была укоренена в земельной политической экономии сеньорий. Феодальную децентрализацию поэтому нельзя понимать как случайное решение, затребованное определенным числом экономических, технологических и институциональных недостатков; скорее она оказывается точным выражением определенного режима общественной собственности. А он, в свою очередь, объясняет, почему средства коммуникации и управления не были развиты: феодальные отношения эксплуатации не оказывали систематического давления, которое заставило бы инвестировать в подобные средства и, соответственно, разрабатывать их. Средневековая политическая география является историей сцепления и одновременно фрагментации сеньорий, то есть это феномен организации правящего класса.

Война и мир: средневековые междоусобицы как легальное возмещение ущерба

Поскольку средневековая политическая власть была рассеяна среди множества политических акторов, а сам политический актор первично определялся военными возможностями, проблематику войны и мира можно понять только через диффузную олигополию на средства насилия. На этом фоне границы между мирной внутренней политикой и по своей сущности враждебной внешней, между уголовным правом и международным расплылись – в действительности их просто невозможно провести. Каковы следствия такой организации политической власти для способов разрешения конфликтов – то есть для вопросов войны и мира – в Средние века?