Мифология. Бессмертные истории о богах и героях

Теперь они четко понимали, что победить им удастся лишь в одном случае: если запустить войско в город и застигнуть троянцев врасплох. Уже почти десять лет они осаждают эту твердыню, а она все так же неприступна. Ни одной, даже крошечной бреши. За все это время Трою ни разу не брали приступом, все сражения велись в основном поодаль от стен. И теперь грекам предстояло либо изобрести способ проникнуть в город, либо признать поражение. Вот тогда-то они и решились на хитрый ход с деревянным конем, воплощая замысел, порожденный, как нетрудно догадаться, изворотливым умом Одиссея.

Царь Итаки приказал искусному плотнику изготовить огромного деревянного коня, в просторном полом чреве которого мог бы поместиться отряд воинов. Потом он уговорил, хотя и с огромным трудом, нескольких военачальников спрятаться внутри фигуры (вместе с ним самим, разумеется). Всем, кроме сына Ахилла Неоптолема, рискованная затея внушала ужас, и неудивительно: опасность им грозила нешуточная. Согласно плану Одиссея, остальные греки должны были свернуть лагерь и сделать вид, будто отплывают на родину, а на самом деле укрыться за ближайшим островом, где их не увидят троянцы. Как бы события ни развивались дальше, воинам, находящимся на кораблях, ничего не угрожает. Они смогут сняться с якоря и вернуться в Грецию, если уловка не сработает. Но в таком случае затаившиеся внутри коня будут неизбежно обречены на гибель.

Одиссей, как и следовало ожидать, предусмотрел и это. Он намеревался оставить в опустевшем лагере единственного грека с заготовленной легендой, которая заставит троянцев втащить диковинную фигуру в город, ничего не заподозрив и даже не проверив, нет ли чего у нее внутри. А потом, глухой ночью, сидящие в брюхе коня греки покинут свою деревянную темницу и откроют городские ворота войску, которое к тому часу вернется по морю и будет дожидаться под стенами.

Настало время привести план в исполнение. Троя встречала свой последний рассвет. Дозорным, вышедшим на стены, открылись два зрелища, одно невероятнее другого. Перед Скейскими вратами возвышалась огромная деревянная фигура, какой никто в целом свете никогда не видывал, — явление непонятное и потому жутковатое, хотя от коня не доносилось ни шороха, ни скрипа. Да и вокруг стояла тишина. Шумный греческий лагерь стих и замер. А еще куда-то делись корабли. Вывод напрашивался один: греки сдались. Они признали поражение и отплыли домой. Троя возликовала. Долгой войне пришел конец, все беды остались в прошлом.

Бродя толпой по опустевшему греческому лагерю, троянцы с любопытством рассматривали территорию. Вот здесь отсиживался, лелея обиду, Ахилл, здесь стоял шатер Агамемнона, а здесь жил пройдоха Одиссей. Как же непривычно, когда нигде ни души и бояться некого. Наконец троянцы вернулись к городским воротам и обступили дожидавшуюся там деревянную громадину, гадая, как с ней поступить. Тогда-то и обнаружил себя единственный оставшийся в лагере грек. Его звали Синон, и даром убеждения он владел виртуозно. Когда его схватили и потащили к Приаму, он рыдал и вопил, что больше не желает быть греком, а потом поведал историю, которую можно считать одним из лучших шедевров Одиссея. Афина Паллада разгневалась на греков за похищение Палладия, сообщил Синон, и перепуганные соотечественники отправили гонца к оракулу узнать, как ее умилостивить. Ответ им был дан такой: «Кровью ветры смирить, заклав невинную деву[242], / Вам, данайцы, пришлось, когда плыли вы к берегу Трои, — / Кровью должны вы снискать возврат и в жертву бессмертным / Душу аргосца принесть»[243]. Вот он, Синон, и оказался тем несчастным, которого обрекли на заклание. Все уже было готово для страшного обряда, назначенного к совершению перед самым отплытием, однако ночью Синон сумел сбежать и, спрятавшись на болоте, смотрел, как отчаливают греческие корабли.