Первоначально гадание Калхаса известно было только Агамемнону, Менелаю да Одиссею. Агамемнон никак не соглашался предать на смерть любимейшую из дочерей своих и скорее готов был отказаться вовсе от похода и от всякой славы; он призвал к себе глашатая Талфибия и велел ему обойти шатры ахейцев и распустить дружины. Менелай всеми силами старался убедить брата в необходимости пожертвовать дочерью для общего блага; долго убеждал и молил он его, и Агамемнон наконец уступил, послал к своей супруге гонца с письмом и велел ей немедленно прислать Ифигению в авлидский стан: Ахилл, писал Агамемнон, не хочет выступать в поход до тех пор, пока не получит руки Ифигении. Вскоре, однако, в сердце царя снова пробудилась отеческая любовь во всей ее силе; тайно от всех он написал ночью письмо Клитемнестре и приказывал ей не присылать дочери в Авлиду: Ахилл будто бы согласился отсрочить заключение брака. В ту же ночь передал он это письмо одному старому рабу своему и велел ему спешить в Аргос. Менелай, боявшийся, чтобы брат его не отказался от своего решения принести дочь в жертву прогневанной Артемиде, всю ночь бродил вокруг его шатра и поймал раба с письмом в ту самую минуту, как он хотел выйти из стана. Прочитав письмо, Менелай поспешно вошел в шатер царя Агамемнона и стал корить его и осыпать горькими упреками. "Помнишь ли, брат, – восклицал он в негодовании, – как ты, желая приобрести верховную власть над ратью, упрашивал всех ахейцев идти на брань против Трои? Ты в то время открывал двери свои для всех и со всеми был ласков, всем старался угодить, даже самым ничтожным в войске. Но как быстро изменился ты, лишь только добился желаемого: тебя не узнавали и лучшие из твоих друзей, к тебе никому не стало доступа! Не так поступают достойные мужи: чем более возносит их судьба, тем более пекутся они о друзьях. Когда дул на море противный нам ветер и дружины роптали, готовы были покинуть стан и разойтись в разные стороны, ты был поражен тогда и с отчаянием спрашивал у всех, что тебе делать; боялся ты в то время, как бы не утратить власти над ратью, не лишиться славы. И когда Калхас, просветленный откровением богов, велел тебе принести в жертву Артемиде дочь, ты изъявил готовность покориться воле прогневанной богини и послал гонца за Ифигенией. Теперь же тайно от всех шлешь ты жене новое письмо – не велишь присылать дочери, не хочешь пожертвовать ею для общего нашего блага! Ты поступаешь так же, как и многие: стремишься ты к власти и славе, а лишь только дойдет до жертвы, отступаешь позорно, отказываешься и от того, что уже дано тебе. Только знай: гибельна такая слабость; желающему стать первым в народе надлежит быть доблестным и твердым".
Упреки брата скорбью и гневом исполнили сердце царя Агамемнона, но обуздал он свой гнев и сделал попытку на язвительную речь Менелая отвечать спокойно, без гнева и страсти. "Скажи мне, – отвечал он, за что ты злобишься на меня, чего от меня хочешь? Желаешь, чтобы я возвратил тебе Елену? Но ведь я не могу исполнить твоего желания сам ты видишь. Ты бы прежде тщательней берег жену: твоя вина, что не уберег; а мне, не виноватому ни в чем, из-за чего же искупать твою вину тяжкой, ужасной жертвой? Честолюбие мое возмущает тебя? Да почему ж и не искать мне чести? Ты коришь меня за то, что я был готов совершить гибельное дело, да передумал, изменил намерение; безумствуешь ты, укоряя меня: не могу я отдать на заклание дочери для того, чтобы возвратить тебе жену! Никогда не подниму я руки на дочь; денно и нощно терзался бы я и проливал горькие слезы, если бы совершил это кровавое дело".
Братья продолжали еще спорить и упрекать друг друга, как вошел глашатай и объявил Агамемнону, что Ифигения прибыла уже в стан. Сама Клитемнестра привезла ее в Авлиду, привезла также и Ореста. Утомленные длинным и трудным путем, они остановились вне лагеря, у источника, выпрягли усталых коней и пустили их по лугу. Ахейцы толпами спешили взглянуть на прекрасную дочь своего вождя и, не зная ничего о намерениях Агамемнона, спрашивали друг у друга: зачем велел царь привезти дочь в ратный стан. Одни полагали, что Агамемнон обещал руку дочери кому-нибудь из вождей и хотел совершить брак до отправления в поход; другие думали, что царь соскучился по семье своей – потому и вытребовал в Авлиду и супругу, и детей; некоторые же говорили: "Неспроста прибыла царевна в наш стан: она обречена на жертву Артемиде, властительнице Авлиды". Самого Агамемнона весть о прибытии супруги и детей привела в отчаяние. Как взглянуть ему теперь на Клитемнестру? Она ехала к нему в уверенности, что ведет дочь к брачному алтарю, и должна теперь узнать, что то был обман: дочь их пойдет не к брачному алтарю, а к жертвеннику гневной богини! А сама Ифигения – как зарыдает она, когда узнает о судьбе своей, как будет молить отца, чтобы не отдавал он ее на смерть, не обрекал на заклание! Даже Орест – не в силах еще будет младенец понять, какое дело совершается в семье, но и он поднимет крик и станет плакать вслед за другими.